Новогодние истории
Шрифт:
Десять минут прошло. Или больше? Я уже отлежала все бока. Неужели не спит до сих пор? Ну что за маразм! Возьми ребенка к нам! Осталось спать-то, а он войну затеял…
Включаю свет. Нахожу пижаму. Натягиваю. Выхожу в коридор. Дверь закрыта. Тихо. Привстаю зачем-то на цыпочки, будто так петли точно не скрипнут. Ночник тихо дрожит в стене. Спят. Оба. Один на подушке. Другой у кроватки на огромном льве, вытянув ноги по полу, перегородив ими всю комнату.
Коврик жесткий, для игры с машинками, а папа в одних трусах. Счастье, что хоть в них. Стягиваю со
Возвращаюсь к нам и проверяю на телефоне время. Без четверти пять. И сообщение: “Письмо Деду Морозу написала?” Олька не в сети. Можно проигнорировать.
Глава 3 "Утром"
Открываю глаза за минуту до будильника и утыкаюсь взглядом и носом в пушистые волосы — маленький монстр раскинулся на папкином месте и в ус, который пока не успел отрастить, не дует. Пришел. Все равно. Как всегда. А где папка?
Впрочем, сейчас важнее телефон. Отодвигаюсь к краю. Осторожно, точно сапер на минном поле. Тяжелый вздох. Выкинул ручки. Нащупал пустую подушку. Открыл глаза.
— Спи!
Я зыркнула на него взглядом гипнотизерши, и белобрысый захватчик родительской кровати закрыл глаза и спит.
Успеваю схватить телефон в последнюю секунду. Фу... Не сработало… взрывное устройство утренней тишины. Нахожу в полутьме тапочки. Шлепаю в коридор. В квартире тишина. В комнате сына пустота. Только скомканное покрывало с тракторами валяется на полу.
Уже не на цыпочках. Уже бодро, даже немного шаркая, иду на кухню. На диванчике у окна сидит Лешка. В трусах. И при моем появлении начинает громко мешать в чашке давно размешанный растворимый кофе. Взгляд Отелло. Сейчас прирежет. Или Филина. Сейчас заснет. И “доброе утро” само собой застревает в горле.
— Когда встал? — спрашиваю осторожно, боюсь перерезать не тот проводок.
Взрыва не последовало. Молчит.
— Почему не вернулся?
Отвечает:
— У тебя там молодой и красивый. И, главное, бритый. На кой я тебе там сдался!
На такое отвечать не приходится. Пытаюсь добраться до чайника — состояние у меня не такое убитое, как у моего благоверного, но тоже не из бодрых. Однако оказываюсь у Лешки на коленях. Никаких страстных объятий. Он просто утыкается мне в грудь, точно в подушку, и выдыхает:
— Как же спать хочется…
Повторяю вопрос: почему не пришел спать? Молча поднимает на меня глаза — уже не как у филина, но все еще не такие, какие должны быть у нормального человека. Впрочем, папа — это ведь диагноз, и психический тоже.
— Давай я тебе хоть омлет сделаю?
Предлагаю то, что он ест в любом состоянии, но Лешка мотает головой и сверлит макушкой дырку между моими грудями.
— Просто посиди со мной. Вот так. В тишине. Точно мы снова одни…
Я знаю, что такое у него “просто посиди” и готовлюсь к поцелую. Скорее физически, чем морально — устраиваюсь на его коленях поудобней, закидывая обе ноги на диванчик и отодвигаю
— Че тебе надо?
От неожиданности вопроса откидываюсь назад, больно ударяюсь о деревянную столешницу и слышу, как дрожит в чашке напуганная злым голосом ложка. И вдруг:
— Пить хочу…
Один спать, другой пить… И оба ничего сделать без мамы не могут!
Перекидываю через сжавшего губы Лешку ногу и снимаю с крючка чашку. Кирюша, такой же насупившийся, что и папа, обхватывает ее ручонками, пьет, отдает мне и продолжает перебирать босыми ногами по холодной плитке. Забыла включить подогрев!
— Иди еще полчаса поспи, пока я завтрак готовлю, — пытаюсь я улыбнуться сыну, чувствуя между лопатками сверлящий взгляд его папочки.
— С тобой, — бубнит Кирюшка в ответ, дырявя меня отцовским взглядом исподлобья.
— Сам! У себя в комнате! — кричит Лешка, будто разговаривает через стенку с соседями, а потом чуть тише: — Это моя жена, слышишь? Будет у тебя своя жена, будешь с ней спать. Ясно?
Хорошо, что соседи не слышат! Это как Лешка сейчас такой за руль сядет? У него чего-то там поехало. Похоже, сперма в мозг ударила!
Присаживаюсь подле сына, беру за плечи.
— Ну чего ты пришел опять? Тебе страшно? Папа же с тобой сидел…
Кирюшка насупился еще сильнее. Заранее знаю, что сейчас выдаст:
— Я хочу спать с тобой.
— Посмотри, какой папа большой. Мы не помещаемся втроем на кровати.
Не помещается мама — у этих-то по подушке, а вот я где-то там, между их руками, плечами, головами и что у них там еще имеется из того, что толкается, колется, бьется… Другими словами — мешает маме спать.
— Пусть папа уходит, — бубнит Кирюшка.
И я поворачиваюсь к окну с таким взглядом, что только слепой не поймет: “Только скажи сейчас хоть слово!” И Лешка молчит, и я пытаюсь спровадить сына в комнату. Получается. Возвращаюсь к плите. Омлет сегодня будут есть все.
— Я больше не могу.
Лешка так скрипит зубами, будто на них сахар. Оборачиваюсь и выхватываю кофе:
— Не пей! Я тебе нормальный заварю!
— Ты знаешь, о чем я! Он должен спать у себя…
Перебиваю его вместе с разбиванием яиц в миску. Пока еще не Лешкиных, но я близка к озверению.
— Не сейчас! — говорю сквозь зубы и вкладываю всю злость в работу венчиком. — Не делай проблему из ничего… Он еще маленький…
— А я большой!
Оборачиваюсь, пытаясь по лицу понять, здесь вопрос или утверждение.
— Мне женщина нужна, понимаешь?
— Не делай проблему из одного раза, — раздражение во мне шипело, как масло на сковороде.
— Одного раза? Он каждую ночь приходит! Ладно, когда ты его кормила… Но ему пять скоро! Пять лет я боюсь повернуться, боюсь вздохнуть…