Новогодний подарок

Родари Джованни Франческо

Мой попутчик посмотрел в окно, наверное чтобы отвести взгляд и скрыть набежавшую слезу.

— Приезжайте ко мне в гости, — сказал он, успокоившись. — И постарайтесь сделать это во время карнавала на масленицу. Вы не представляете, что такое карнавал в Асколи! Взгляните, — добавил он, доставая из бумажника фотографию и протягивая ее мне с дружеской улыбкой.

— Карнавал в Асколи? — спросил я, еще не успев взглянуть на снимок.

— Ну что вы! Это моя бабушка.

— Жена профессора?

— Его, можно сказать, вторая половинка.

Я увидел

на снимке миловидную женщину, одетую по моде 1910 года. Ничего особенного в ней не было, разве что лукавые, насмешливые глаза. Не зная, что сказать, я кивнул в знак одобрения.

— Обратите внимание на эту сумочку, что у нее в руках.

— Великовата, пожалуй, но элегантна.

— Это уж точно. Бабушка была самой элегантной дамой в Асколи. Но дело не в этом. При переезде грузчики потеряли эту сумочку. Как ни искали, какие вознаграждения ни сулили, так и не удалось найти ее.

— Я вижу, вы придаете этой сумочке большое значение! — заметил я.

— А как же, дорогой синьор! Ведь именно в ней бабушка хранила свою коллекцию.

— Вот оно что! Попробую-ка угадать, что это за коллекция. Судя по величине сумочки, это не могли быть слишком громоздкие вещи, такие, например, как мебель и стиле барокко, сельскохозяйственные орудия, музыкальные инструменты, зонтики и тому подобное. Так что речь, очевидно, может идти о каких-то небольших вещах. Редкие марки?

— Холодно, холодно.

— Бриллианты?

— Холодно, совсем холодно.

— Граммофонные иголки? Кнопки? Микробы?

— Просто сильный мороз! Придется подсказать вам. До моего дедушки ее руки домогалось по крайней мере сто пятнадцать молодых людей из лучших семей Асколи и окрестностей.

— Должно быть, ваша бабушка хранила в сумке письма с предложением руки и сердца?

— Холодно, холодно. Добавлю, что многие из отвергнутых молодых людей мужественно снесли поражение и потом женились, сделали карьеру, состарились в достатке, снискав уважение сограждан, в том числе и бабушки. Других, должно быть более слабых духом или, быть может, сильнее любивших бабушку, охватило довольно странное безумие. Вы когда-нибудь слышали о стилитах?

— Стилиты? Ах, да! Это древневосточные отшельники, которые выбирали себе местом уединения вершину какой-нибудь колонны, уходили туда от людей и вели там аскетический образ жизни. Да, я слышал о них. Но как-то трудно поверить, что такие люди были. Хотя бы потому, например, что невозможно представить, как они справляли некоторые нужды, не спускаясь вниз и не шокируя окружающих. Так молодые асколане?..

— Да, они тоже стали стилитами. Двадцать семь человек. Они уединились в долину Тронто, воздвигли там колонны из травертина или кирпича кому где нравилось — в лесу, у излучины реки, у озера — и забрались на них.

— А чем же питались эти современные анахореты любви?

— Об этом, изобретая разные способы, заботились их близкие. Некоторые молодые стилиты согласились держать у себя наверху корзинку с веревкой, которую опускали, когда слуга приносил провизию. Ну а к тем же, кто отказался

от корзины, дотягивались длинными шестами, наколов на них жареных цыплят, сосиски, ветчину и, в зависимости от времени года, груши или персики… Я понятно рассказываю?

— И все же бедняги страдали от непогоды.

— И не говорите! Лишь один из них согласился взять большой зеленый пастушеский зонт.

— Представляю, сколько там было бронхитов!

— Не скажите! Все они были крепкими, здоровыми, спортивной закалки людьми. И даже на вершине колонны продолжали заниматься гимнастикой. Некоторые даже в совершенстве овладели техникой йоги. Но в конце концов, года через два или три все они один за другим поддались на уговоры и спустились на землю. Однако не вернулись в родной город. Кто уехал в Турин, кто в Гватемалу, другие стали моряками и ушли в плавание, третьи занялись торговлей с восточными странами, всюду прославляя доброе имя нашего прекрасного Асколи.

— Очень рад за них и их близких, — отозвался я. — Но не вижу, какая связь между этой историей и коллекцией вашей бабушки. Если б молодые люди покончили с собой, она могла бы коллекционировать разбитые сердца, но…

— Бедная бабушка! Вы делаете из нее чудовище! А она была таким чутким и отзывчивым человеком, хотя, честно говоря, любила и пококетничать. Когда охваченные отчаянием молодые люди избрали себе трудную участь стилитов, она тайком послала вслед за ними надежного человека, которому поручила незаметно сфотографировать их сидящими, скрестив ноги, на своих высоких капителях. В сумочке бабушки хранилось двадцать семь фотографий всех молодых стилитов двадцатого века. Исторический документ, уважаемый синьор, исключительного значения!

— Жаль, что коллекция потерялась.

— …и что вы мне не верите.

— Да нет же, — возразил я, — верю, очень даже верю!

— Благодарю, — улыбнулся пассажир, — вы говорите это только из вежливости. Но еще прежде, чем пропоет петух, вы расскажете об этом жене или друзьям и добавите соответствующий комментарий, что вот, мол, какие люди встречаются в поездах — разъезжают от нечего делать и рассказывают всякие небылицы. Ну а их слушают, хотя и не верят, только для того, чтобы убить время.

— Уверяю вас…

Пассажир улыбнулся и махнул на эту тему рукой, словно отогнал муху.

— Если б вы оказались во время карнавала в Асколи, — снова заговорил он, — то приметили бы в шумном маскарадном шествии, которое движется по улицам и площадям города, и среди зевак, собравшихся со всей округи, высокую колонну, вернее, человека, замаскированного под колонну. Я хочу сказать, что он закутался в длинную простыню, а на голову себе поставил белую пластмассовую колонну, увенчанную красивой капителью. Внизу колонны были две дырочки для глаз. И всем, кто спрашивал у него, что означает этот костюм, он отвечал «Разве не видите? Я кардинал Колонна». На самом же деле эта необычная маска была создана в честь асколанских стилитов. И бабушки, разумеется, тоже. Это я сам оделся кардиналом Колонна.