Новости любви
Шрифт:
Несколько человек наградили его не сходя с места небольшой овацией, поскольку он ухитрился сказать эту длинную тираду на одном дыхании. Весьма впечатляюще. Однако по-прежнему никакого разговора не могло быть ни о каком холодном и дождливом вечере. Как и о сыром и промозглом. Как и о темном и бесприютном… Если в этот момент Джой Валери мог наблюдать все происходящее, то, наверное, был бы немало удивлен.
«Добрый вечер, леди и джентльмены. С вами Мэгги Саммерс. Я веду наш репортаж из ливанского лагеря беженцев Сабра. Сегодня здесь погиб тот, кого мы все очень любили, – Джой Валери…»
Когда
– Теперь я понимаю, почему я так хочу тебя, – тихо сказал он.
Прогулка от парома до моей квартиры в Гринвич Вилледж порядком измотала меня. Стоя в фойе, я едва узнала в зеркальном отражении ту, что смотрела на меня. Женщина с синими кругами под глазами, скулы туго обтянуты кожей, а спутанные волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Дикий взгляд моих собственных глаз удивил меня. Общее прискорбное впечатление только усугублялось мятым черным платьем, сморщенными чулками и сапожками, заляпанными грязью, когда я пробиралась через задний двор из дома Розы и Тони Валери.
Мысленно я составила план – принять ванну, переодеться и немного подкраситься, пока не приехали Куинси и Дэн. Никто не должен заметить тоску, которая сидела у меня внутри. Мои мысли были все еще заняты Ави. Я попеременно представляла, то, как он стоит в аэропорту Бен-Гуриона – влюбленный и печальный, то как он уже возвратился к своей Рут, внутренне благодарный ей за скуку и предсказуемость, которыми она одаривает его. Мне припомнилась наша поездка из Джерико в Тель-Авив. Два часа по восхитительной дороге с буйной растительностью по обеим ее сторонам. Однако я едва смотрела на дорогу, – я не могла оторвать своих рук от Ави, а он старался не потерять управление и не врезаться в какой-нибудь столб.
– Нам не следует вылезать из постели больше, чем на пятнадцать минут, – говорил Ави со смехом. Он наклонялся ко мне, целовал меня, трогал меня, пока наконец мы не остановились и не перебрались на заднее сиденье. А вернувшись в Тель-Авив, снова легли в постель.
Моя гостиная выглядит теперь так сиротливо. Тонкий слой пыли покрывает мебель и картины. Я беру со стола разные забавные вещицы, которые я собирала, привозя из разных стран мира, сдуваю с них пыль. Каждая из них напоминает мне о своем. Даже фотографии родителей, которые улыбаются мне из резных серебряных рамок, словно незнакомые и искренне любящие меня люди, возбуждают приятное чувство. Они как будто говорят мне: добро пожаловать домой, Мэгги, и готовы сохранить в секрете мой приезд от моих настоящих родственников, позировавших для этих снимков.
Я снова слышу, как Роза спрашивает меня:
– Ваша семья живет в Нью-Йорке?
Все домашние растения увяли и поникли в своих горшочках. Мои растения, которые я с такой заботой и трепетом растила на подоконнике и, уезжая, оставила здесь, чтобы они могли пить свет утреннего солнца. Бедняга Джой, как он ненавидел черные ночи в Ливане, когда небо освещалось лишь отблесками артиллерийских залпов и разрывами бомб.
Бухарский ковер на полу той части комнаты, где у меня столовая, выглядит затертым и изношенным. Однако прошло всего семь лет, как мы с Эриком судились из-за этого ковра на бракоразводном процессе. Семь лет назад он согласился уступить его мне – после того как я согласилась отдать все бриллианты, которые подарила мне его мать.
– Женщины, которые выбирают независимость, могут сами покупать себе драгоценности, – сказал он.
Между тем долгие годы мне казалось, что независимость не приносит ничего, кроме одиночества.
– Замужество делает меня опытней, – говорила я всем до тех пор,
Мои чемоданы все еще стоят у стены в моей черно-белой спальне. На том же месте, где я в спешке оставила их прошлой ночью, перед тем как завалилась спать. Я никогда не стремилась обставить эту комнату так, чтобы она выглядела обольстительной для гостей, которые навещают Мэгги Саммерс, – установить здесь розовые светильники, подобрать обивку таких же нежных тонов, как гостеприимное тело Мэгги Саммерс. Родитель охарактеризовал мою спальню весьма кратко. «Твоя спальня говорит об одном – тебя она совершенно не интересует».
Я стою перед трюмо, стягиваю с себя одежду и снова смотрю в зеркало. Возможно, я выгляжу такой безжизненной и утомленной, потому что вдруг оказалась в окружении вещей, которые успели стать для меня чужими. Когда вокруг меня была война и разруха, я выглядела лучше.
– В тот день в Марионе я влюбился в тебя, – сказал Ави.
Как только я сняла цепочку и стянула старую, рваную футболку, я снова увидела в зеркале знакомое еще по 10-й улице лицо. То самое лицо, которое смотрело на меня из всех зеркал последние шесть лет. Я не знаю имени той, которой принадлежит это лицо, но чувствую, что она мне очень близка, эта бесплотная подруга. Она смотрит, как я раздеваюсь, одеваюсь, разговариваю по телефону, читаю, смеюсь, плачу и занимаюсь любовью. Меня освежают фантазии о ней. Я воображаю, что на какой-нибудь вечеринке в Нью-Йорке она подходит ко мне, берет меня за руку и уводит подальше от людей. Прижимает к стене где-нибудь в укромном уголке и угощает бокалом холодного белого вина.
– Ну и погуляли, – говорит она, – обе пьяны вдребодан…
Я даже ничуть не смущаюсь, когда мой двойник признается, что в бинокль с двадцатикратным увеличением подсматривал, как я занимаюсь любовью. Единственное, что его интересовало в этом процессе, – что именно доставляет мне удовольствие, когда какой-то другой человек проникает в мою плоть. Его лицо слишком спокойно, чтобы подозревать его в ревности. Слишком самоуверенно, чтобы тратить время на ненужные околичности – вроде обеда, выпивки или банальных ухаживаний. Его прекрасное лицо выражает готовность предложить мне роскошную жизнь взамен моего чахоточного прозябания и странных недоразумений – например, разбросать по полу бумаги или хлебнуть минералки прямо из бутылки. Между мной и моим двойником установились весьма своеобразные отношения. Он берет меня за руку и взглядом убеждает меня в своей абсолютной самодостаточности. Пока я неделями и месяцами ждала моей работы, он вполне удовлетворялся тем, что все это время просто глазел в окно. Когда я уже готова принять его предложение и покровительство, чтобы наконец зажить беззаботной жизнью под его чутким руководством, я вдруг содрогаюсь при мысли о такой возможности. То самое лицо, которое пристально смотрит на меня из глубины 10-й улицы, не более, чем маска, которой воспользовался некто, о ком никто не заботился и за кем плохо присматривали.
Внезапно я снова возвращаюсь в реальность. Настойчиво звонит телефон. Подбежав к телефону, я секунду раздумываю, брать ли трубку. Дело в том, что я просто не готова отвечать на междугородный звонок. Только не теперь.
– Мэгги, я пыталась дозвониться до тебя весь день. Я беспокоилась.
Я мгновенно узнаю этот голос.
– Куинси, я так рада, что ты позвонила!
– Где ты была?
Я глубоко вздыхаю.
– Ездила на Стейтен-Айленд повидать родителей Джоя.
– Ты молодец, Мэгги. Это было так важно для них.