Новые арабские ночи

Стивенсон Роберт Льюис

Мистер Моррис проводил дезертиров до дверей, которые сам за ними запер, и вернулся обратно, испытывая смешанное чувство облегчения и возбуждения. К двум офицерам он обратился со следующими словами:

— Я сделал себе выбор людей по способу Иисуса Навина из Библии, — сказал мистер Моррис, — и думаю, что во всем Лондоне других таких, как вы, не найдешь. Вы понравились моим извозчикам, потом и мне самому. Я внимательно следил за вами, как вы себя держите в совершенно незнакомом вам обществе; я смотрел, как вы играете в карты и как относитесь к проигрышу; наконец, я, чтобы вас испытать, сделал вам ошеломительное заявление, и вы его приняли, как самое простое приглашение на обед.

А ведь чего-нибудь да стоит же, — воскликнул он, — что я много лет был компаньоном и воспитанником одного из самых умных и храбрых принцев в Европе.

— В битве при Бондерчанге, — заметил майор, — я вызвал только двенадцать охотников, а отозвались все солдаты в отряде. Но партнеры в картах или полк солдат под огнем — это две вещи совершенно различные. Вы еще можете себя поздравить, что у вас нашлось два человека, которые не пожелали оставить вас в трудную минуту. Поручик Рич, — прибавил он, обращаясь к Брэкенбюри, — я много слышал о вас в последнее время. Вероятно, слыхали и вы обо мне. Я майор О'Рук.

И ветеран подал молодому поручику свою красную и дрожащую руку.

— Кто же о вас не слыхал? — сказал Брэкенбюри.

— Господа, вы должны быть мне оба очень благодарны, потому что через меня устроилось ваше знакомство друг с другом, — сказал мистер Моррис.

— А теперь к делу, — сказал майор О'Рук. — Дуэль, вероятно?

— Дуэль по всем правилам, — отвечал мистер Моррис, — дуэль с неизвестными и очень опасными врагами, дуэль, как я опасаюсь, с обязательным смертельным исходом. Я вас попрошу не называть меня больше Моррисом. Зовите меня, пожалуйста, Гаммерсмитом; моего настоящего имени я вам пока не скажу, как не открою и имени той особы, которой я вас надеюсь в скором времени представить. Три дня тому назад особа эта внезапно исчезла из дома, и до сегодняшнего утра я не получал от нее известий. Вы легко поймете мою тревогу, мой страх, когда я вам скажу, что здесь речь идет о частном правосудии. Особа связала себя неудачной клятвой, легкомысленно данной, и потому не считает себя вправе прибегать к помощи закона, а между тем землю необходимо избавить от коварного и кровожадного злодея. Уже двое из наших друзей, в том числе мой родной брат, успели погибнуть в предприятии. Да и сама особа, если я не ошибаюсь, попалась в те же самые сети. Но что этот человек пока еще жив и не утратил надежды — достаточно ясно доказывает вот эта записка.

С этими словами мистер Моррис, или мистер Гаммерсмит, а в сущности никто иной, как полковник Джеральдин, показал своим собеседникам письмо следующего содержания:

«Майор Гаммерсмит! В пятницу, в три часа по полуночи, вас впустит в садовую калитку Рочестер-Гауза, в Риджентс-Парке, вполне преданный мне человек. Пожалуйста, не опаздывайте ни на одну секунду. Захватите мой ящик со шпагами и приведите с собой двух джентльменов, если сумеете найти таких, чтобы можно было положиться на их твердость и скромность. Мое имя не должно фигурировать в деле.

Т. Годол».

— Вы видите по письму, что я должен повиноваться, — продолжал полковник Джеральдин, когда майор и поручик прочитали письмо. — Нечего и прибавлять, что мне совершенно неизвестно, в чем заключается дело, о котором пишет мой друг. Получив письмо, я отправился к меблировщику, и вот этот дом, в котором мы с вами находимся, в несколько часов был превращен в помещение для бала. План я составил себе очень оригинальный и в результате имел счастье познакомиться с майором О'Руком и поручиком Брэкенбюри Ричем. Но здешняя улица будет завтра утром страшно удивлена: с вечера

этот дом был залит светом и наполнен гостями, а на утро окажется, что он и сдается, и продается, и что в нем никто не живет. Таким образом, даже и в этом серьезном деле оказывается своя веселая сторона.

— И мы постараемся придать ему веселый конец, — сказал Брэкенбюри.

Полковник взглянул на часы.

— Еще нет двух, — сказал он. — У нас впереди, следовательно, целый час времени, а у ворот стоит быстрый кэб. Скажите, могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

— За всю свою долгую жизнь я ни разу не уклонился ни от какого риска, — отвечал майор О'Рук.

Брэкенбюри тоже заявил о своей готовности в соответствующих выражениях. Все выпили по стакану или по два вина, и полковник дал каждому по заряженному револьверу. Все втроем они сели в кэб и помчались в Риджентс-Парк.

Рочестер-Гауз оказался великолепной резиденцией на берегу канала. Обширный сад чрезвычайно основательно ограждал его от докучливого соседства. Он был похож на parc aux cerfs какого-нибудь вельможи или миллионера. Насколько можно было видеть с улицы, далеко не все окна дома были освещены, и вообще на нем лежал отпечаток некоторой запущенности, свидетельствовавший о том, что владелец давно в доме не живет.

Три джентльмена вышли из кэба и без труда отыскали калитку, закрывавшую проход между двумя стенами сада. До назначенного времени приходилось ждать минут десять или пятнадцать. Шел сильный дождь, и три искателя приключений встали под защиту свесившегося со стены плюща, шепотом беседуя о предстоящем.

Вдруг Джеральдин поднял кверху палец, чтобы собеседники замолчали. Все трое напрягли свой слух до последней степени. Сквозь неумолкавший шум дождя слышны были шаги и голоса двух человек по ту сторону стены. Когда они подошли ближе, обладавший необыкновенно тонким слухом Брэкенбюри расслышал некоторые обрывки из их разговора.

— Могила выкопана? — спросил один.

— Да, за лавровой изгородью, — отвечал другой. — Когда все будет сделано, можно будет набросать на нее груду жердей.

Первый собеседник рассмеялся, и его веселость неприятно отозвалась по другую сторону стены.

— Через час все будет кончено, — сказал он.

По шагам можно было догадаться, что собеседники расстались и пошли в разные стороны.

Почти сейчас же вслед за тем калитку осторожно отворили; из нее выглянуло чье-то бледное лицо, и чья-то рука стала делать знаки дожидавшимся. Три джентльмена в мертвом молчании вошли в калитку, которая сейчас же за ними затворилась, и пошли за своим проводником по многочисленным аллеям сада к кухонному крыльцу. В большой, с каменным полом, кухне горела одна свеча, а когда три джентльмена стали подниматься наверх по витой лестнице, кругом подняли возню и писк бесчисленные крысы, свидетельствуя о полной запущенности дома.

Проводник шел впереди со свечкой. Это был худой, сгорбленный человек, но еще бодрый и проворный. По временам он оборачивался и делал предостерегающие знаки, чтобы никто не разговаривал и не шумел. Полковник Джеральдин шел за ним первый, держа под мышкой одной руки футляр со шпагами, а в другой наготове пистолет. У Брэкенбюри усиленно билось сердце. Он видел и чувствовал, что приближается решительная минута, и мрачная обстановка казалась самою подходящей для всевозможных темных дел. Тут простительно было смутиться даже и более пожилому человеку, а он был еще так молод.