Новые байки со «скорой», или Козлы и хроники
Шрифт:
Избыточный Дрюля творил на воле, забравшись на строительные леса, он помыкивал и притоптывал в азарте; аэрозольные баллончики из-под краски отлетали, как стреляные гильзы. На стене по трещине вырисовывалось подобие человеческого силуэта с руками, вздернутыми к абстрактному светилу; намечались дерево и птица. Оригинальный Филиппов додумался и тоже вдохновился — натянув веревки по двору, он, как белье, развешивал на них куски кальки; калька шевелилась и шелестела…
Шевелились ветви древнего тополя. В одном из окон с выбитыми стеклами трепыхался кусок газеты.
Михаил размышлял, устроившись с флейтой на подоконнике. Мысли смещались, распадались, как зыбкие отражения в отстраненной осенней воде…
Время шло. Время уходило, и в самом деле, похоже, Михе оставалось разве что спиваться и превращаться в милейшего Аристарха. Заначенных киношных долларов могло бы хватить на месяц, а при желании и на два. Пары месяцев должно было хватить на то, чтобы закончить скушную прозу, похожую на душную и потную жизнь — ибо жизнь, как и творчество, требует таланта, вдохновения и чуть-чуть удачи. Но чего-то не хватало, как в этом потешном кино, что-то не складывалось, не давалось, проходило мимо, словно время…
Время шло, Михаил скучал. Мысли гасли, как тусклые холодные блики, оставалась только стылая вода, долгая и дальняя… Михаил начал наигрывать одиночество. Прибежавший на шум Йорик попробовал подвыть.
Затем затянуло и запрохладило. Набухли сумерки, шевельнулся ветер. Дрюля отстрелялся и сник. Назревала пауза; назрела, но не разразилась — очень своевременно подошел Роман и привел с собою женщин. Дело обещало стать жарким.
— Рома! Ромочка! Ромчик, дорогой! Какие люди! Какие исключительные люди! — благоговейно восклицал Аристарх и шкодливо делал ножкой, а своевременный Роман, вручив хозяйке шипастую алую розу, оживленно представлял девиц:
— Это Юлька, я о ней рассказывал, — кивнул он на эффектно наштукатуренную брюнетку в короткой юбочке, — а это Сашенька, вроде как вы с ней знакомы, кажется, — подмигнул он Михаилу, а рыженькая Саша очаровательно смутилась.
— Кажется, вроде как знакомы! — весело подтвердил Миха. — Или же это было так давно, что теперь неправда? — заразительно улыбнулся он.
— Почему же, всё было очень мило, — с удовольствием вернула улыбку Сашенька. — И вообще — с вами здорово, с вами точно не соскучишься! — радостно сказала она и звонко расцеловалась с Диной.
Скучать не приходилось. Компанейский Аристарх потирал ладони, предвкушая дальнейшую потеху. Воспрявший Дрюля церемонно подходил дамам к ручкам; рыженькую он в упор не узнавал. Эстетствующий Йорк стащил красную розу, созерцал ее и обонял, польщенно повиливая хвостом. Люди были заняты — они знакомились, галдели, мешая русские и английские слова, они тушевались и тусовались…
— Не уважаем мы их, ох не уважаем! — жаловался Дрюля Аристарху, нежно беря Анюту под локоток.
— А за что ж их уважать-то? —
— Так ведь и себя-то мы не уважаем, — сокрушался Дрюля.
— Так себя-то ведь и вовсе не за что, — грустно пожимал плечами Аристарх. — Верно, Дрюля?
— Наверно, Аристарх… — но тут же возмущался: — Погоди, да как же это не за что?! — патриотично возражал Дрюля и доверительно сообщал Анюте: — У нас размах, барышня, у нас, барышня, простор! У нас всякое бывает! Метро вот роют — дома проваливаются, лес рубят, барышня, одни только щепки остаются!..
Заморская Анюта не понимала ни слова, на всякий случай улыбалась и робела, а огромный Дрюля плотоядно шевелил волосатой челюстью; на плите шкворчало.
— Да не так всё, матушка, не слушай ты его! Это всё грехи наши тяжкие, грехи наши тяжелы и мнози… — с другой стороны поддерживал беседу назидательный Аристарх, внимательно принюхиваясь. Анюта беспомощно оглядывалась.
— У нас, Аннушка, токмо тюрьмы на века строят, да и то, знаете ли… — добавлял Дрюля расейского колориту и вдруг громко глотнул, предвкушая пищу. Анюта побледнела…
Прямо на кухне, как обычно, собрались к столу, стиснулись, кое-как разместились.
— Господи, спаси! — с сакральным трепетом воззрился Аристарх на ящик водки, выставленный Михаилом.
— Аминь, однако, — пожал плечами Миха. — Что-то я не вижу повода не выпить! — энергично предложил он и дружно был поддержан коллективом.
Аборигены с места в карьер начали наступление. Американцы дрогнули, дозрели и открыли второй фронт, не без лихости вдарив по единой — сказывалась практика. Хозяин дома опять-таки был прав, полагаясь на авось и на талантливость публики. Всё шло само собою: гомонили, жевали, булькали и звякали; тикали и такали маятниковые часы на стене; за окном смеркалось; звенел телефон…
— Да?.. Нет, вы ошиблись номером, — вежливо отвечал Михаил; телефон не унимался.
— Да?.. Нет, набирайте внимательнее. Нет же, нет, это не газета! Почему? А я откуда знаю?..
— Да?.. Еще раз нет, это всё равно не газета, это просто так. Что? Хорошо, уговорили. Если вы настаиваете — пусть будет газета. И что же вы хотите? Ах, вы не настаиваете! И уже ничего не хотите? Совсем ничего? Тогда ладно, тогда всего вам доброго, но ежели вы захотите снова — вы звоните, бабушка, звоните…
Телефон надрывался, публика галдела. К русским и английским словам добавлялись прочие. Американцы охотно практиковались в русской матерщине, аборигены с чувством выговаривали shit. Все дружно растормаживались и рассупонивались. Глазки у народа умаслились и заблестели. Безнадзорный дог окончательно распотрошил роскошную розу и живописно осыпал черный пол алыми лепестками. Михаил по старой памяти прицеливался к рыженькой Сашеньке, но телефон беспардонно отвлекал.
— Да?.. Нет, это не Париж. Ах, так это у вас Париж! Пусть будет… Да? Я Мойша? Пока еще нет, кажется. Ах, так это вы Мойша?! Так Боже ж мой…