Новые миры взамен старых
Шрифт:
Я надеялась, что вспомню то место, но никак не могла его найти. Я металась туда-сюда, вверх-вниз по узким проходам с надгробиями по обе стороны. Я знала, что оно где-то на этом склоне холма, но где, где? Наконец мне показалось, что я нашла нужный участок, однако могила была в ужасном состоянии. Неужели это она? На земле лежал выцветший деревянный крест, холмик зарос высокими сорняками, а вокруг него валялись осколки битого стекла. Это не могло быть её могилой … И всё же, почему бы и нет? Я ведь не появлялась здесь двенадцать лет, и за такое долгое время всё могло развалиться на куски.
Трясущимися пальцами я стала
"Послушай, дорогая, – сказал Вик, – ты же не знаешь, действительно ли это могила твоей матери. Не расстраивайся так, пока мы её не отыщем. Если это и правда она, то мы, пока находимся здесь, сразу приведём всё в порядок. Мы останемся ещё на день или на два, можно и дольше – сколько потребуется, пока всё не будет доделано. Я обещаю тебе это. Но сначала давай вернёмся в церковь и спросим".
В конце концов бесконечная служба закончилась, и я смогла поговорить с псалмопевцем. О да, он прекрасно помнил захоронение, более того, он сразу же был готов меня к нему провести. Хотела бы я, чтобы там были произнесены особые молитвы? Хотела бы? Тогда ладно, он позвонит священнику.
Через пять минут прибыл старый отец Иоанн, и мы двинулись по кладбищу – маленькая скорбная процессия под только что начавшимся моросящим дождём: впереди псаломщик, за ним батюшка, всё ещё одетый в фиолетовую рясу, затем мы с Виком. Вскоре псаломщик привёл нас на нужное место. К моему облегчению, это была не та разрушенная могила, а другая, находившаяся неподалёку на том же склоне холма, как я и запомнила, и обнесённая железной оградкой. Простой чёрный железный крест стоял прямо и прочно на своём цементном основании, и на нём ясно читалось:
МАРИЯ МИХАЙЛОВНА СКАРЯТИНА
Урождённая княжна Лобанова-Ростовская
Родилась в 1851 Умерла в 1921
"Я есмь путь, и истина, и жизнь"
Иоанн 14:6
Сам холмик был также залит цементом, а на его вершине оставили открытое пространство, предназначенное для цветов. Однако цветов там не было. Лишь в изобилии росли сорняки.
Священник начал читать заупокойную молитву, и мы с Виком опустились на колени в высокой мокрой траве. И пока батюшка и псаломщик исполняли заупокойные песнопения, яркие видения моей матери и меня самой в детстве быстро проносились в моём сознании, стирая настоящее и заставляя вновь переживать прошлое.
Как когда-то, давным-давно, я вижу себя стоящей рядом с ней на панихиде по её отцу … И, к своему удивлению, замечаю, что она в это время плачет. Её голубые глаза широко раскрыты, и слёзы медленно катятся по щекам на чёрную креповую отделку платья, где в течение нескольких секунд сверкают, как бриллианты в её броши. Её пальцы крепко сжимают спинку стоящего перед ней стула, их костяшки побелели и напряжены.
Я с недоумением смотрю на неё. Почему она плачет сейчас, когда дедушка Лобанов так давно умер? Позже я задаю ей этот вопрос, и она, в изумлении глядя на меня, отвечает дрожащим голосом: "Однажды, Вишенка, ты поймёшь. Есть некоторые вещи, некоторые чувства, которые даже время не в силах изменить".
Конечно же, тогда я её не поняла, на это потребовались годы.
Затем я снова вижу нас обеих вместе, только на этот раз в семейном склепе Скарятиных. Мы опять стоим бок о
И её желание исполнилось. Она лежит не в той сырой мрачной крипте, а под открытым небом, на зелёном склоне холма у моря.
А вот она выглядит сияющей и прелестной, когда входит в мою старую детскую, одетая в серебристо-голубой бархат и украшенная бриллиантами, так как собирается на придворный бал. Эти драгоценности сверкают в мягком свете лампады, горящей перед иконой святой Ирины над моей кроваткой, и когда она низко-низко склоняется, дабы поцеловать меня на ночь, сладкий аромат фиалок окутывает меня и остаётся со мной, пока я не засыпаю.
"Подожди минутку, не уходи", – шепчу я, но она тихонько смеётся, раздаётся нежный шелест шёлка, и она исчезает.
"О, не уходи", – прошептала я и сейчас, стоя на коленях в мокрой траве и слушая, как над головой шелестели листья. Но внезапно чары рассеялись, видения испарились, и я снова услышала голос священника, произносившего над её могилой заключительные слова панихидного молебна: "Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Марии, и сотвори ей вечную память".
"Вечную память", – повторил псаломщик, а затем отозвалось эхом и кладбище вокруг нас. Поминание завершилось.
Через несколько минут мы уже обсуждали со старым отцом Иоанном вопрос о том, чтобы могила содержалась в достойном состоянии и на ней сразу же посадили цветы вместо сорняков.
В тот же день мы вылетели в Ленинград. Небольшой одномоторный самолёт с первого взгляда вызвал у меня некоторые опасения, поскольку выглядел пугающе маленьким и хрупким по сравнению с огромными трёхмоторными машинами, на которых мы до сих пор летали. "Если нас так болтало на тех здоровенных монстрах, – мрачно подумала я, – то каково же оно будет на этой плюгавенькой штучке". Но, что удивительно и невероятно, она взлетела без каких-либо хлопот и почти сразу же стрелой взмыла прямиком в тёмно-синее небо.
Салон был таким крошечным, что, даже не вытягивая шеи, мы могли смотреть по сторонам через два широких иллюминатора, которые были намного больше, чем на прошлых самолётах. Шума почти не было, и мы реально могли общаться друг с другом, не крича и не жестикулируя, и хотя движение было быстрым, не возникало захватывающего дух ощущения, словно летишь в пространстве вперёд головой. Напротив, это было скорее похоже на езду в нашем собственном автомобиле, который каким-то магическим образом покинул земные дороги и продолжал катиться по небу всё тем же спокойным аллюром.