Новые мученики российские

Польский протопресвитер Михаил

В той же Ярославской тюрьме агент ГПУ все-таки сумел получить от него письмо к митрополиту Сергию о том, чтобы последний не занимался каноническими прещениями по адресу григорьевцев. Григорьевцы, конечно, по этому поводу немало ликовали, а архиепископ Иларион, возвратившись в Соловки, поскорбел. Часто, прерывая какие-то свои мысли, он говорил нам вслух: «Вот, григорьевцы говорят, что Иларион за нас, а Иларион опять в Соловках»…

Сам архиепископ Иларион делал ошибки — тот, кто самоотверженно боролся с безбожием и церковным расколом, неустанно проповедовал против них в церквах, проводил блестящие публичные диспуты с представителями того и другого, организовывал отнятие храмов у обновленцев, свидетельствовал

истину на допросах в самой тюрьме среди посулов и угроз, когда столько в такой обстановке пали и сдались.

Не сделать ошибок было трудно.

Характеризовать как-нибудь поподробнее все обманы, ложь, наглое бесстыдство, притворство и лицемерие, провокационные выходки и прочие подлости агентов власти даже архиепископ Иларион не умел. Когда касался разговор отношений власти к церковному управлению, то он говорил: «Надо побыть в этой обстановке хотя немного, а так не опишешь. Это, воочию, сам сатана».

Враг предлагал компромиссы, обещал возможность свободы для церкви и церковной деятельности на условиях (вовлекал в известную политику, имея в виду добиться своих целей) уступок с нашей стороны, а со своей стороны стараясь ничего не дать, обмануть. И это ему удавалось.

Большинство иерархов, находившихся еще на свободе, были людьми самоотверженными, а попавшие в тюрьмы и лагеря готовы были оставаться здесь еще и еще, но ничего не сдавать врагу. Но опасность подкрадывалась в расчетах пользы церкви, в надеждах на умную политику, которую предлагал враг. И архиепископ Иларион, например, в той же тюрьме, прямо укоряя агента ГПУ за нелепый союз власти с обновленцами, в то же время, можно сказать, бессознательно, подавал агенту мысль, что не лучше ли заключить союз с Православною Церковью и поддержать ее. Тогда же, мол, и настоящая, по крайней мере, авторитетная Церковь поддержит советскую власть. Он, конечно, не предполагал, что будет это стоить Церкви в смысле сохранения истины и морали и что за эту услугу гонения на нее не прекратятся.

Коварство врага лишало решительности и прямоты, и такой человек, как архиепископ Иларион, шел на компромиссы и делал ошибки.

Он читал лекцию о совместимости христианства и социализма, когда агент ГПУ требовал от него доказать этим, что он не контрреволюционер. Правда, потом чекист ему говорил: «На любимые темы вы легко говорите, а вот здесь-то как будто кто клещами вытягивал у вас слова»… Он же именно был один из двух сторонников отречения патриарха от власти. Настолько кратко, хотя и остро, занимал этот вопрос церковное управление и настолько быстро и сам архиепископ Иларион сознал свою ошибку, что об этой его позиции далеко не все и среди епископата знали. Не без его влияния, хотя и на весьма малое время, был заведен патриархом совершенно несбыточный в Русской Церкви новый стиль. Главный свидетель планов ГПУ по уловлению Церкви в большевистские сети, он менее всех был склонен осудить первоиерарха за неполезные для Церкви поступки. В соглашении митрополита Сергия с властью ничего не видел особенного: ошибся ли м. Сергий, или поступил с практическим расчетом, — архиепископ Иларион не строго судил об отношениях главы Церкви с властью.

И такое, если не одобрительное, то безразличное отношение к церковной политике митрополита Сергия, не помогло архиепископу Илариону. Он не был выпущен на свободу и тогда, когда советская власть получила поддержку авторитетной церковной власти. Только теперь-то и началось полное, ничем несдерживаемое гонение, приведшее Церковь к совершенному изнеможению.

Талантливейший человек, с большими теоретическими учено-богословскими интересами, ревностный слуга Церкви Божьей, он навряд ли мог быть церковным администратором. Призвание ученого он ощутил в себе в дни самого раннего отрочества. Семилетним мальчиком он взял своего трехлетнего младшего брата за руку

и повел из родной деревни в город учиться. И когда тот заплакал, то он сказал: «Ну оставайся неученым»… Их обоих вовремя родители препроводили домой. За все же годы своего учения, начиная духовным училищем и кончая академией, Троицкий никогда не имел ни по одному предмету оценки ниже высшего балла (пяти).

Бог возжелал иметь этого безупречно чистого человека у Себя святым и взял его к Себе в благопотребное время, предоставляя делать дальнейшие ошибки, грехи и преступления тем, кто на это был способен и ранее.

За время своего святительства (с 1920 г.) он не имел и двух лет свободы. До Соловков он уже был один год в ссылке в Архангельске. С патриархом в Москве он поработал не больше полгода. С 7/20 декабря 1923 г. он уже имел приговор в Соловки и прибыл в Кемский лагерь за неделю до Рождества. Здесь, увидев весь ужас барачной обстановки и лагерную пищу, даже он, жизнерадостный и бодрый, сказал: «Отсюда живыми мы не выйдем». И он в Соловецких лагерях все же пробыл шесть лет, но все же живым не вышел из своего заключения.

О последних днях архиепископа Илариона другой священник, бывший вместе с ним в Соловецком лагере, сообщает: до самого 1929 г. он находился в Соловках. Но вот большевики решили сослать архиепископа Илариона на вечное поселение в Алма-Ату в Средней Азии.

Владыку повезли этапным порядком — т. е. от одной пересыльной тюрьмы до другой. По дороге его обокрали, и в Петербург он прибыл в рубище, кишащем паразитами, и уже больным. Из Петроградской тюремной больницы, в которой он был помещен, он писал: «Я тяжело болен сыпным тифом, лежу в тюремной больнице, заразился, должно быть, в дороге. В субботу, 15 декабря, решается моя участь (кризис болезни), вряд ли перенесу»…

В этот день, т. е. 15 декабря 1929 г., владыка Иларион и скончался…

Когда ему в больнице заявили, что его надо обрить, владыка сказал: «Делайте со мною теперь, что хотите». В бреду говорил: «Вот теперь-то я совсем свободен, никто меня не возьмет»…

Ночью из тюрьмы в простом, наскоро сколоченном из досок гробу тело почившего архиепископа Илариона было выдано для погребения ближайшим родственникам. Когда открыли гроб, никто его не узнал. Так изменила ссылка владыку, отличавшегося высоким ростом и крепким здоровьем. В гробу лежал жалкий старик, обритый, седой… Одна из родственниц упала в обморок…

Митрополит Серафим (Чичогов) принес свое белое облачение, белую митру. По облачении тело владыки положили в другой, лучший гроб.

Отпевание совершал сам митрополит в сослужении шести архиереев и множества духовенства. Пел хор. Похоронили владыку в Ново-Девичьем монастыре.

Так отошел в вечность этот богатырь духом и телом, чудесной души человек, наделенный от Господа выдающимися богословскими дарованиями, жизнь свою положивший за Церковь Христову.

13. Петр, митрополит Крутицкий

Митрополит Петр, в миру — Петр Федорович Полянский, родился в Воронежской губернии в 1863 г. Среднее образование получил в Воронежской семинарии, а высшее — в Московской духовной академии, которую окончил в 1892 г. со званием кандидата богословия, магистранта, и был оставлен при ней в должности помощника инспектора. Вскоре он написал диссертацию на тему «О пастырских посланиях», за которую ему была присуждена степень магистра богословия. Из Московской академии он был назначен смотрителем Жировичского духовного училища (Гродненской губ.), а затем был приглашен на должность делопроизводителя Учебного комитета при Святейшем Синоде и через год назначен сверхштатным, а немного спустя, — штатным членом Учебного комитета. В последней должности он пробыл до революции, исполняя обязанности ревизора духовно-учебных заведений.