Новые парижские тайны
Шрифт:
— Обычные формальности… Это чтобы мы были уверены в вашей преданности…
На самом деле теперь они были уверены в том, что, если предприятие лопнет, всю ответственность понесет он.
И вот уже семь лет он здесь. Он и впрямь нашел небольшие запасы золота. Затребовал машины; несколько месяцев не было никаких известий, потом телеграф принес сообщение, что техника прибыла…
Техника, перекупленная у какого-то банкрота, оказалась совершенно негодной.
Все это время наш герой даже не получал денег, чтобы платить индейцам, и большую
Он совершил чудеса. Отремонтировал машины при помощи подручных средств. Добыл золото. Отправил его в Лондон: ему объяснили, что по некоторым таинственным причинам штаб-квартирой избрана Великобритания.
Попробуйте медленно сосчитать до семи, делая между цифрами минутный перерыв. А теперь представьте: семь лет… Семь лет на одном месте, в этой серой духоте, бок о бок с рабочими-туземцами, которые то вдруг исчезнут, то что-то украдут, и только изредка приходят странные телеграммы, туманные письма…
Все хорошо Продолжайте добычу Требуемые средства получите ближайшее время…
Иногда наш герой проделывает пятидневный путь в пироге и наведывается в городок, где на него поглядывают с любопытством и отчасти с иронией.
— Вам надо полечиться, — советует врач.
Противоцинготный сироп, апельсины… Но особенно необходимы гигиенические ведра!
Что делается в Париже? Что в Лондоне? Почему приехавший метис привез письмо, из которого следует, что он назначен не то заместителем директора, не то шпионом при нем?
Не потому ли, что однажды в городе, узнав из газет, что в Европе его прииск объявлен богатейшим, хотя на самом деле почти не дает дохода, инженер выразил удивление?
Он написал туда. Ждет ответа. С тех самых пор метис не спускает с него глаз, все время рыщет вокруг его развалюхи и перехватывает письма, которые инженер отправляет в город.
Я читаю письмо. Через несколько строк снова идут чернила:
Вчера, воспользовавшись приездом Ж., я продал золотой песок. У меня его было пятнадцать килограммов. Он расплатился со мной чеком на ваше имя. Ради всего святого, выполните эту просьбу, спасите мою жизнь!
О чем он думает, да, о чем, когда, не дописав, бросается на кровать и прислушивается к крысиной пляске? У него сестры, брат…
Он знает, что там, за дверью, его сторожит метис. Он в этом уверен. Ему чудится, будто метис подслушивает. Время от времени он вздрагивает.
Потом гаснет лампа: кончился керосин; чтобы отпугивать крыс и продолжать письмо, ему остается теперь только электрический фонарик-жужжалка.
…И если Д. не приедет немедленно, не вызволит меня из этой хижины, где я подвергаюсь невозможным опасностям, то не пройдет и недели, как я стану жертвой грабителей и убийц…
Что это — навязчивая идея?
До сих пор я ломаю себе голову над этим вопросом, потому что расследование, разумеется, ни к чему не привело.
Быть может, и впрямь,
А может быть, на самом деле они — честнейшие люди, которых горячечный бред больного преобразил в чудовищ?
Мы этого никогда не узнаем. Человека бьет лихорадка. Он сражается с крысами. Очередные колики снова укладывают его в кровать на час. Потом он пишет; почерк его уже почти невозможно разобрать, строчки налезают одна на другую; карандаш, чернила, опять карандаш…
У меня осталось проклятущее серебро, всего триста песо, но они все у меня отнимут… На помощь, умоляю! Я чувствую, что попал в западню и они меня прикончат…
Что было потом? Около четырех утра инженер разбудил одного из туземцев и, глядя на него безумными глазами, велел:
— Доставишь это письмо во что бы то ни стало моему другу в город. Отправляйся прямо сейчас…
— Я поеду днем…
— Нет, сейчас!
Туземец отказался. Инженер пошел в сторону своей хибары. На поляне, казалось, все спали. Вода прибывала, и река гремела, как водопад.
А утром на берегу у самой воды нашли тело инженера. В левой руке он сжимал фонарик, в правой — револьвер; пуля вошла в затылок и вышла через правый глаз.
Первое расследование провел метис. Труп погребли в раскисшей земле. Через шесть дней прибыли из города два полицейских-туземца, задали несколько вопросов и составили протокол.
В доме нашли только девяносто долларов, четыре грамма золотого песка, старинные ювелирные изделия общим весом тридцать три грамма и никаких бумаг.
Я читал письмо раз двадцать и только что перечел его снова. Перечел и местные газеты, сообщающие об этом деле с тем же спокойствием, каким овеян девственный лес.
Убийство?
Ну, я не поручусь в том, что это убийство, точно так же как не поручусь в том, что лондонские и парижские воротилы — негодяи, а метисы берутся за исполнение подобных поручений…
Я видел эти края.
Я испытал на себе жар этого сине-зеленого солнца, и несколько раз меня прошибал такой пот, что я не мог писать. И вот я обращаюсь к первой фразе письма:
…привезет мне противоцинготный сироп… побольше апельсинов… гигиенические ведра…
И крысы… Крысы, отплясывающие пляску смерти…
Вообразите, каково ему было в ту ночь и во все предыдущие ночи, похожие одна на другую… Семь лет таких ночей!
Это ему-то, преподававшему физику в одном из красивейших наших провинциальных городов!
Для очистки совести два туземных полицейских распорядились вырыть тело, чтобы убедиться, что пуля действительно вошла в затылок и вышла через правый глаз.
Но с убийства прошло уже шесть дней — и два индейца сперва отрицательно потрясли головами, а после отправились выпить по большому стакану чичи, чтобы взбодриться.