Новые праздники
Шрифт:
Маленькая война! Затруднения в соблюдении элементарной гигиены, но все равно ртом, ртом, хватать, хватать маленькую войну за здоровенный набухший от похоти сосочек, и сдохнуть потом обязательно.
А все, блядь, хотят развлекаться. Никто не считает необходимым сдохнуть! Ни одна зайка, ни кисонька, ни белочка, ни носорожек.
Маленькая война! Маленькая война, мне по голове стукни! Дай мне мое!.. Санитарку-кисоньку, замполита-белочку, зайку туда же,.. в маленькую войну, глубже, плотнее и пробкой, пробкой заткнуть.
А потом взрыв, и чтобы осколком какой-нибудь девочки мне голову оторвало...
Но
XCV
«Самолет к одиннадцатому подъезду!» «Розовым лепестком Скворцову по голове – раз, два!..»
«Господин Скворцов, поспешайте в укрытие! Вас хотят ударить железной вагиной в глаз! Берегитесь! Берегитесь, но ничего не бойтесь! Я с вами, и значит все хорошо!»
А губы шептали, шептали слова, пузырьки копошились в прокуренном рту.
Потом вышибли дверь. Я сломал себе ногу. Тут зазвонил телефон. Кисонька затеяла со мной разговор о своих колготках, Белочка о философии, Заинька улыбнулась в метро, а у одной девочки как начали все знакомые помирать... Безобразное лето!..
«Сорок два безобразия казнены на Сенатской площади».
Ты поблюй – тебе легче станет. Ты поблюй, поблюй – тебе ещё легче станет. Ты поблюй – от тебя не убудет.
Да как же это так не убудет?! Очень даже убудет!
«Знаете, эта вагина, она, как удав, как чулок, натягивается на жертву. Она поглотила уже два этажа. Скорее на крышу!»
А на крыше за столами сидели судьи. Они улыбались и пили вино. А ещё читали данный текст.
Потом самый главный судья поднял на меня свои изумрудные глазки (никогда не видел доселе столь прекрасного собою судьи!) и молвил: «Господин Скворцов! Как вы могли это написать?! Это же полное говно! Мы назначаем вам четыре удара пресс-папье в зубы...»
И меня избили. Я извивался, как змееныш, и скулил, как щенок. А потом глазки мои стала застилать кровавая пелена. И я увидел его: полонтин. И ярмарку на ВВЦ, где он был мною куплен. В ту же секунду я понял, что я лгу сам себе...
и что дареному коню в зубы не смотрят, что его нужно седлать поскорей (скорее на крышу!) и скакать на фронт. Что нужно спешить, спешить выебать мою маленькую войну.
XCVI
И вот тут-то и началось самое интересное. Знаете, такая забавная штука-дрюка, когда знаешь все наперед, и наперекор всякой философической хитрости все так и происходит, как наперед предначертано.
А началось-то все с пустячка. Мы с Богом сидели, тихонько писали какой-то моей возлюбленной письмецо и в общем-то ответа от нее не хотели. А она в это же самое время с тем же самым вышеупомянутым божеством думала чего-то трогательное обо мне.
Таким образом, далеко не сразу заметили оба мы вчетвером, что подали пресловутый мой самолет ко всем подъездам единовременно, ибо... Ибо. Охуительное такое словечко «ибо».
Ибо дверь исполинского лайнера превышала размером весь многоподъездный домик брезентовый. Почему брезентовый? А важно ли это? Опять, опять неверный контекст. Неправильный выбор.
А самолетик из прочной-прочной бумажки-фольги принял нас, приютил, и мы полетели, и лайнер на борту с нами, дурочками, САМО полетел.
Я, достоевский
И пели они одно-одинёшенько слово «Макс», наподобие «аллилуйя».
А я, дурачинка, мальчиком себя ощутил, ребенком. Конечно, как свойственно детям, подумал, отчего же это иные (большинство) трахаются себе, и все как ничуть не бывало, а у меня с каждой женщиной прибавляется новый враг.
А злые любимые девочки, як на грех, пели изумительно хорошо надо мной, знаете ли, наподобие «аллилуйя»: «Макс... Макс... Макс...»
XCVII
Утром проснулся я. Ничуть не бывало. Я очень прост. Очень прост. Мысли мои подобны сапогам (скороходам) – слова серебряным шпорам. Я очень прост. Господи, скажи, не утаи от меня одного, ответь мне на примитивный вопрос: кем я любим?..
В полдень пришёл мастер. Его имя – Анатолий Васильевич. Он – специалист. Электронщик. Компьютерщик. Анатолий Васильевич. Свидригайлов – его фамилия. Он всегда смеется над собой и своей фамилией. Говорит, мол, вот до чего всеобуч довел – на работу устроиться непросто с такой говорящей фамилией. Уж лучше б я был Свиридов, как мать. Или, как отец, Спиридонов. Вообще... И тут он всегда начинал травить длинные генеалогические байки. Клиенты слушали, позабыв о причиняемой боли. А он говорил, говорил, говорил. Оказывается, Свидригайлов – это даже и не фамилия. Это псевдоним его прадеда, известного писателя Достоевского. А мать его – она из Свиридовых будет. А отец, знаете ли, Спиридонов.
– Вам не больно? – спросил он, вскрывая мою черепную коробку. – Сейчас, знаете, все с ума посходили. Хотят все помнить. В пору бы уже все позабыть, а им, извините, вам, все только бы вспомнить все, да попомнить все, да и пополнить туда же, все в одну корзину. Вот вам, зачем это? – и осклабился.
– Я хочу, чтобы все мои мысли, музыки, образы, приходящие ко мне вовремя прогулки, в общественном транспорте, и так далее, не пропадали, а сохранялись. Вы знаете, я могу объяснить конкретнее. У меня очень примитивный компьютер: 386-й IBM, поэтому самый доступный текстовой редактор – это для меня «Лексикон». Вот, понимаете ли, набьешь текстик какой-нибудь, а потом – бац – F 10: вошёл в меню, а там – ТЕКСТ. Шлёп на ENTER – вопрос: Сохранить? Ты опять – шлёп на ENTER. Да, дескать, схоронить. И вот хочу, чтоб и голова тоже, того...
– Понятно – сказал Свидригайлов. – Готово дело. Самолет «Маленькая война» подан к одиннадцатому подъезду. Повсеместно. Можете нажать клавишу ENTER. Даже лучше, не можете, а нажмите!
– Спасибо...
Когда Анатолий Васильевич ушел, я написал у себя в голове: Милая моя Господи, маленькая ты моя война, ты моя война, не утаи от меня одного: кем я любим?.. кем я любим?.. Ира, на правах последней на сегодняшний день, 15 июня 1996 года, выстрели мне в затылок...