Новые рассказы южных морей
Шрифт:
И тогда мне приходится помогать ей. В такие минуты она совершенно беспомощна, даже поесть сама не может.
— Поди сюда, бабушка! — говорю я. Она садится, а я повязываю ей салфетку вокруг шеи, чтобы она не уронила кусок на платье, — А теперь открой рот. Ну-ка, пошире. Вот хорошо. Умница. Ну как, вкусно?
Она кивает в ответ и просит еще. Я подношу ложку к ее губам — она улыбается, ей хорошо.
— Это что? — спрашивает она, указывая то на дом, то на дерево, то на машину, то на пасущуюся
— Это лошадь. Это курица, а здесь живет миссис Катене.
И она повторяет за мной нараспев:
— Дерево, изгородь, лошадь. Нет, это называется не лошадь, а хойхо [36] , внучек.
— Верно, бабушка. Ты знаешь больше, чем я. Ты знаешь все слова на маори, а я — нет. Такой уж у тебя глупенький внучек.
И она улыбается, пританцовывая от удовольствия. А иногда она поет, и ее голос уже не дрожит, он, словно птица, расправляет крылья и кружит, кружит над морем.
36
Лошадь (маори).
Бабушка любит петь. Иногда она поджидает, когда я вернусь из школы, у порога с гитарой в руках. Мне ее подарил мой брат Кепа и показал, как играть. Но толком играть на гитаре я не умел. Впрочем, бабушке было довольно того, что я перебирал струны. Мы усаживались на веранде, она повелительно прижимала мои пальцы к струнам, я начинал играть, а она пела песню за песней.
Иногда и папа подсаживался к нам.
— Ну разве так играют? Дай-ка я попробую. — Он настраивал гитару и обращался к бабушке: — Что, мама, споете свою любимую, а? Три, четыре, начали.
Папа играл на гитаре отменно. У них с бабушкой так здорово получалось.
Фиалка, фиалка цветок запоздалый, Я жду безнадежно тебя…Это была бабушкина песня. Так переводилось ее имя с маори, так ее звали, потому что на маори выходило слишком длинно. И действительно, бабушка походила на цветок: маленькая, робкая, она закрывала лицо руками, словно лепестками, когда солнце светило нестерпимо ярко.
— Ну вот, внучек, мы и добрались, — говорила бабушка.
— Да, почти что. Вон уже и море.
Она всегда повторяла эту фразу, когда мы подходили к спуску. По тропинке до калитки, потом вдоль пастбища, и вот уже обрыв и спуск к морю. Бабушка торопится, изредка оборачиваясь, чтобы убедиться, здесь ли я. Она не любит бывать одна.
— Вот мы и пришли, мокопуна. Ну-ка, прибавь шагу! Смотри, какое море!
Она прислушивается, склонив голову набок, к шепоту волн. Потом бежит дальше и машет мне рукой.
Но я делаю вид, что не замечаю, и не прибавляю шаг.
— Ты что-то сказала
И так всегда — она машет мне рукой и все слушает, слушает, как гудит ветер.
Бабушка любит море. Раньше они с дедушкой жили на побережье. А потом дедушка умер, и бабушка стала жить с нами, ведь папа — ее старший сын. Он говорил, что бабушка вовсе не поранги, просто она старенькая и ей одиноко. Она, наверное, долго не проживет, говорил он, ведь они с дедушкой ровесники.
— Ты должен заботиться о ней, любить ее — она может покинуть нас каждую минуту. А пока она с нами, пусть ей будет хорошо, договорились?
Я отвечал, что буду любить бабушку, и ей никогда не захочется покинуть нас. Но папа не понимал, что бабушка просто не может умереть. Он лишь печально улыбался, обнимая меня за плечи, и все повторял:
— Немножко ей осталось, совсем немножко.
А иногда по ночам я слышал, как бабушка плачет от одиночества. Я тихонько пробирался по коридору в ее комнату и утешал ее, вытирая слезы:
— Ну что ты как маленькая?! — Но она все не успокаивалась. Тогда я крепко обнимал ее. — Ух, какая непослушная. Ведь я же с тобой. Бояться нечего.
Порой она так и засыпала у меня на руках.
— Смотри-ка, мокопуна! — кричит она. — Нашла.
В вытянутой руке она держит ракушку. Не знаю почему, но бабушка думает, что ракушки мне нравятся. Может, потому, что, когда она только поселилась у нас, она увидела в моей комнате ракушку. И с тех пор, стоит нам пойти к морю, она начинает искать их для меня.
— А эта? — спрашивает она, склонив голову набок, и смотрит мне в глаза.
Иногда от ее испытующего, серьезного взгляда меня разбирает смех.
— Хорошо, бабушка, давай возьмем ее с собой.
И, довольная, она бросает ракушку в корзину.
— Ты будешь жить у нас, — разговаривает она с ракушкой, — мы подарим тебя моему внучку.
И мы идем дальше. Иногда она отпускает мою руку, чтобы подобрать новую ракушку — на песке они так красиво блестят.
— Ладно, бабушка, — вздыхаю я, — и эту возьмем.
Мне всегда было приятно гулять с бабушкой по берегу моря. Когда светило солнце и не штормило, она отпускала мою руку и отходила в сторону. Я понимал: в такие минуты она не одна, с ней дедушка.
Но вдруг чайка вспугнет ее своим криком или тенью, пролетая над головой, бабушка замирает, потом начинает дрожать всем телом.
— Не бойся, бабушка, я же с тобой, — утешаю я.
Но она уже сама ищет мою руку.
— Ведь ты не бросишь меня, мой мокопуна? — спрашивает она.
— Ну что ты, бабушка, успокойся.
И мы вместе идем дальше. А когда волны большие, она ни на шаг не отходит от меня. Ей страшно, она крепко сжимает мою руку. А еще она боится водорослей. Когда видит в волнах зеленые косматые пряди, она вскрикивает, ей кажется, что сейчас они дотянутся до нее и утащат в море.