Новые семена созерцания
Шрифт:
Будь доволен тем, что ты еще не святой, хотя ты и знаешь, что единственное ради чего стоит жить, — это святость. Тогда ты отдаешь себя Богу, чтобы Он вел тебя к святости непонятными тебе путями. Будешь идти в темноте, но не будешь больше занят собою и не будешь больше сравнивать себя с другими. Те, кто пошли этим путем, в конце концов осознали, что святость во всем и что Бог везде. Отказавшись от желания соревноваться с другими людьми, они неожиданно пробуждаются и узнают, что радость Господа везде, и что они радуются добрым делам других людей больше, чем когда-либо радовались своим собственным. Они так ошеломлены Божиим отражением в душах окружающих людей, что уже не могут осуждать. Даже в величайших грешниках они способны видеть добро, которого никто не видит. А что касается самих себя,
Если я создан по образу Божию, то причина моего существования — любовь, потому что Бог — любовь. Любовь — это моя подлинная сущность. Самоотдача — мое подлинное «я». Любовь — мой подлинный характер. Любовь — мое имя.
Поэтому, если я что-то делаю, думаю или говорю не из любви к Богу, оно не может дать мне ни мира, ни удовлетворения, ни радости.
Чтобы обрести любовь, я должен войти в святилище, где она скрыта — в тайну Божию. А чтобы войти в Его святость, я должен стать святым, как Он свят, совершенным, как Он совершен.
Как могу я даже сметь так думать? Разве это не безумие? Да, это безумие, если я думаю, что знаю, что такое святость и совершенство Божие, и если я думаю, что могу попробовать им подражать. Другими словами, надо начать с осознания, что святость Божия для меня, как и для других людей, есть нечто тайное, непостижимое, выше самого высокого представления о совершенстве, за пределами человеческих определений.
Чтобы стать «святым», надо сделаться чем-то, чего не понимаешь, чем-то таинственным и скрытым, чем-то видимо противоречивым, потому что Бог, во Христе, «истощил Себя». Он стал человеком и жил среди грешников. Его считали грешником. Его предали смерти, как хулителя, как кого-то, кто хотя бы и не прямо, но отрицал Бога, кто взбунтовался против святости Божией. И действительно, главным вопросом на суде и при осуждении Христа было именно отрицание Бога и отрицание его святости. И Сам Бог был предан смерти на кресте, потому что Он не подходил под человеческую мерку его святости... Он был недостаточно свят. Он был не так свят, как они хотели. Он был свят не так, как они ожидали, поэтому Он не был Богом. И действительно, Он был покинут даже Самим Собой. Как будто Отец отказался от Сына, как будто Божественная Сила и милосердие стали совершенно недействительными.
Тем, что Он умер на кресте, Христос проявил святость как бы в явном противоречии со святостью. Это проявление святости было полным отрицанием и отказом от всех человеческих идей святости и совершенства. Божия мудрость стала безумием для людей, и Его сила проявила себя как слабость, и Его святость в их глазах не была святой. Но в Писании сказано: «Высокое у людей — мерзость пред Богом» (Лк 16,15); и еще: «Мои мысли — не ваши мысли» (Ис 55,8), — говорит Господь.
Итак, если мы хотим найти путь к святости, мы должны сперва отказаться от нашего собственного пути и нашей собственной мудрости. Мы должны «истощить себя», как истощил Себя Он. Мы должны «отказаться» от себя и в каком-то смысле превратить себя в «ничто», чтобы жить не в себе, а в Нем. Мы должны жить силой и светом, которых как будто нет. Мы должны жить силой видимой пустоты, которая всегда действительно пуста и в то же время в любой момент может поддержать нас.
Вот это и есть святость.
Этого нельзя достигнуть собственными усилиями, соревнованием с другими людьми. Это значит оставить пути, понятные людям. Без любви я не могу стать любовью, если Любовь не сделает меня Собою. Но если Он пошлет Свою Любовь, Себя, чтобы действовать и любить во мне и во всем, что я делаю, тогда я буду преображен, я узнаю, кто я, я овладею моей подлинной сущностью, потеряв себя в Нем.
И вот это называется святостью.
Тело с переломанными костями
Пока мы живем на земле, любовь, которая объединяет нас, будет приносить нам боль самим контактом
Ненависть отшатывается от жертвы и скорби — цены этого «составления костей». Она отказывается от боли воссоединения.
В каждом слабом, потерянном и изолированном члене человеческого рода есть мука ненависти, рождающаяся от собственной беспомощности и отъединенности. Ненависть — это признак и выражение одиночества, недостоинства, недостаточности. И постольку, поскольку каждый из нас одинок и недостоин — каждый ненавидит самого себя. Некоторые сознают эту самоненависть и из-за нее упрекают и наказывают самих себя. Но наказание не может излечить чувства собственного недостоинства. Мы ничего не можем изменить, покуда чувствуем, что мы изолированы, неполноценны, беспомощны, одиноки. Другие, менее отдающие себе отчет в этой самоненависти, реализуют ее иным путем, перенося ее на других. Есть гордая и самоуверенная ненависть, сильная и жестокая, которая наслаждается ненавидением, потому что она направлена наружу, на недостоинство другого. Но эта сильная и довольная собой ненависть не сознает, что, как всякая ненависть, она разрушает и пожирает ненавидящего, а не ненавидимого. Ненависть в любой форме саморазрушительна, и даже, торжествуя физически, она торжествует на развалинах собственного духа.
Сильная ненависть, которая ненавидит с удовольствием, сильна потому, что она не считает себя недостойной и одинокой. Она чувствует поддержку бога войны, мстительного и разрушительного духа. От таких жаждущих крови богов человеческий род был уже освобожден — великим усилием и страшной скорбью — смертью Бога, Который предал Себя на крест и пострадал от патологической жестокости Своего собственного творения — людей, из жалости к ним же. Победив смерть, Он открыл им глаза на реальность любви, которая не задает вопросов о достоинствах, любви, которая побеждает ненависть и уничтожает смерть. Но люди отказываются от этого божественного откровения всепрощения и возвращаются к старым богам войны, которые ненасытно пьют человеческую кровь и пожирают человеческую плоть. Служить богам ненависти легко, ибо они питаются поклонением коллективного фанатизма. Чтобы служить богам ненависти, нужно только быть ослепленным коллективной страстью. Чтобы служить Богу Любви, надо быть свободным, надо принять страшную ответственность решения любить вопреки всякому недостоинству, будь то в себе или в другом.
В корне всякой ненависти — гложущее, мучительное чувство недостоинства. Тот, кто способен ненавидеть сильно и со спокойной совестью, самодовольно слеп к своим недостаткам; он видит свои недостатки в других. Но тот, кто сознает свое собственное недостоинство и видит недостоинство своего ближнего, искушается более тонкой и более мучительной ненавистью: всеобщей, опаляющей, тошнотворной ненавистью всего и всех, потому что все заражено недостоинством, все нечисто, все грешно. Эта слабая ненависть на самом деле является слабой любовью. Тот, кто не может любить, чувствует себя недостойным и в то же время, что каким-то образом никто недостоин...
В подлинно христианском понимании Божьей любви идея достоинства теряет свое значение. Откровение Божьего милосердия делает всю проблему достоинства чем-то почти смешным. Открытие, что «достоинство» не имеет особой ценности (ибо, строго говоря, никто и никогда сам по себе не может быть достойным такой любви), является подлинным освобождением духа. И пока это открытие не сделано, пока это освобождение не совершилось божественным милосердием, человек закабален ненавистью.
Гуманистической любви недостаточно. Покуда мы убеждены, что никого не ненавидим, что мы милостивы, что мы добры от природы, мы обманываемся; просто наша ненависть тлеет под серой золою самодовольного оптимизма. Мы по видимости в мире со всеми, потому что мы думаем, что мы достойны. На самом же деле мы просто потеряли способность подойти к вопросу недостоинства. Но когда милость Божия избавляет нас, «недостоинство» не имеет больше смысла.