Новые сказки Шехерезады
Шрифт:
– М-мм…На чём я остановилась, мой повелитель?
– «Вложи мне в руку то, что столь одиноко возвышается»… Хорошо сказано, клянусь Аллахом!
– отозвался Великий. – …Послушай, а почему ты мне никогда так не говорила? И не протягивала ко мне руку между ног?
– О повелитель, я говорила много других возбуждающих слов любви. А эти слова я скажу тебе сегодня… - томно отвечала Шехерезада, - когда настанет час соития… и протяну ладонь к тому, что будет столь одиноким… и возвышенным… Как сказал поэт:
Одиноко в пустыне возвышается пальма.
К
Из истока живительной влаги…
Её слова взволновали падишаха, и мысли его приняли было иное направление, но Шехерезада уже вела свой рассказ далее.
– Да-а… И жезл Алладина погрузился в её раковину до самого основания. А оба они столь давно жаждали этого, что сразу же обезумели: тела их стали биться друг о друга в припадке страсти, а уста издавать крики и стоны. Наконец мудрая Зульфия, зная, что орудие сейчас даст могучий залп и, не приведи Аллах, разрушит её крепость, перехватила корень у основания и решительно выдернула его из грядки. Когда же она разжала руку, то залп был таким обильным, что оросил её семенем с головы до ног.
Потом, омывшись и видя, что жезл Алладина всё не склоняется и продолжает возвышаться, она вновь ощутила внутри горячий зуд неутолённой страсти. Тщательно омыв сына, она отвела его на постель, оседлала и принялась раскачиваться и вращать задом, а Алладин лежал с закрытыми глазами, ощущая на своём жезле материнское тело, и пребывал в раю… И прежде, чем наступило утро, она ещё не раз пускалась на нём вскачь, и юный сын её изливался и изливался.
Ранним утром же, когда опустошённый Алладин спал сном младенца, Зульфия была уже закутана в старый хеджаб и готова в дальний путь. Разбудив сына, она сказала:
– Послушай меня, Алладин. Я взяла на себя великий грех, и ты познал женщину. И теперь, дабы не очутиться мне на рогах у огнедышащего ифрита, я должна посетить светозарную Медину, поклонится там могиле пророка Мухаммеда и испросить у него прощения. А поскольку путь в Медину, как говорят, лежит через главный город страны, где обитает наш правитель, то решила я, если позволит Аллах и я дойду до столицы, укрепить своё сердце и во что бы то ни стало проникнуть во дворец, чтобы увидеть сына падишаха, твоего отца…
Поэтому, сын мой, мужайся, ибо остаёшься ты совсем один, и будешь вынужден сам кормить себя. А когдА я вернусь, и вернусь ли вообще, я не знаю… Путь через пустыню долог и опасен. Но Аллах велик и добр, и верю, что он не даст пропасть даже такой великой грешнице, как я.
С этими словами вручила она ему целых два золотых динара и наказала хранить их и тратить только в случае крайней нужды. И как только вдали над песками показался краешек солнца, Зульфия ступила за порог.
* * *
Простившись с матерью, Алладин не очень опечалился, ведь в кармане его зазвенело золото, и им впервые вдруг овладели разгул и беспутство. Он перестал гонять скот на пастбище, накупил себе всяких сладостей, красивой одежды и целыми днями болтался на улице с мальчишками и играл с ними в кости на деньги, пока не проигрался
В это время стал появляться на улице один странный человек, который наблюдал за ним. Он часто останавливал мальчишек, давал им гостинцы и расспрашивал об Алладине. Одежда выдавала в нём чужеземца: тёмный старый халат его - халат дервиша, никак не вязался с расшитым высоким тюрбаном на голове. Худое мрачное лицо его серого цвета с длинной тонкой бородой говорили, что человек этот - магрибинец.
Остановив однажды Алладина, он спросил, как зовут его мать и отца, на что тот ответил: «Мать мою зовут Зульфия, а отца у меня никогда не было» - Алладин побоялся разглашать тайну, которую узнал от матери. «А не дочь ли она купца-медника такого-то?» «Да, это мой дед, но я его никогда не видел».
Тогда магрибинец обнял Алладина, зарыдал, и стал рассказывать, что этот купец-медник, дед Алладина – его брат, а сам он почти всю жизнь провёл в путешествиях, ходил с караванами по странам Магриба, торговал и богател. И вот, когда подошла старость, он понял, что некому завещать своё богатство, и отправился в края, где жил его брат, и узнал, что брат его умер, умерла и жена его, а дочери вышли замуж и разъехались, кроме одной, самой младшей, Зульфии, судьба которой неизвестна.
И вот теперь он, наконец, обрёл свою родню и может умереть спокойно. Утерев слёзы, магрибинец вынул кошелёк. «Вот деньги, - сказал он, - отдай их матери, и скажи, что нашёлся её родной дядя, который души в вас не чает! А я буду навещать вас и помогать всем, чем смогу» «Но матери моей нет, - отвечал Алладин. – Она отравилась паломницей в светозарную Медину». Магрибинец, конечно, знал об этом, но сделал вид, что страшно удивлён. «Как, и ты остался совсем один?? Как ты смел и благоразумен! …Но всё же, - всё спрашивал он, - неужели ты так ничего и не знаешь про своего отца? А не говорила ли тебе мать, что отец твой был сыном падишаха?»
В конце концов Алладин, возгордившись столь неожиданными и счастливыми изменениями в своей судьбе, признался, что перед самым уходом мать говорила об этом, и магрибинец, который, конечно, не был никаким братом дедушки-медника, а был злобным магрибским колдуном, возликовал.
Уже много-много лет по своим чёрным колдовским книгам он пытался разгадать великую тайну подземной пещеры Альборуса, и всё сходилось к одному, что пещера эта запечатана именем Алладина, сына Зульфии, дочери медника, и принца Шахиншаха 8-го, и открыть её может только сам Алладин.
Новоявленный дедушка стал навещать Алладина, приносить ему подарки, угощенья, поить сладкой розовой водой и вести с ним ласковые беседы.
– Я куплю тебе лавку с заморскими товарами, и ты станешь настоящим купцом, хочешь? – спрашивал он.
– Нет, – беззаботно отвечал Алладин. – В лавке этой нужно торчать с утра до вечера…
– Тогда, может, купить тебе корабль? Нагрузишь его товарами, поднимешь паруса и отправишься за море… Увидишь много стран, а заодно и разбогатеешь!
– Да ну!.. А если его перевернут волны?