Новые стихотворения

Рильке Райнер Мария

Судьба женщины

Как на охоте, свесившись с коня, король стакан хватает, чтоб напиться, и как владельцем с памятного дня он под стеклом реликвией хранится, ⁵вот так судьба, возжаждавши, подчас подносит Некую к губам и пьет, и, осушив по каплям, отдает тому, кто в жалком рвении, боясь ⁹ее разбить, хранит всю жизнь в витрине, где ценности хранятся под стеклом (иль то, что он считает таковыми). ¹²И там она с тех пор стоит доныне, и слепнет, и дряхлеет с каждым днем — вещь, безделушка —

наравне с другими.

Выздоравливающая

Как парящая по переулку песня льется из конца в конец, исчезая вдруг, то снова гулко хлопая крылами у крылец, ⁵так очнувшуюся от недуга дразнит жизнь, заигрывая с ней — неокрепшей, что в ответ с натугой дарит первый жест за много дней. ⁹Но, захваченная упоеньем, непослушная ее рука стала вдруг подвижна и гибка и уже спешит с прикосновеньем к подбородку с ласкою цветка.

Взрослая

Она несла все это — мир забот, мир милости и страха, и все это, как дерева в лесу, тянулось к свету, вне образности, как ковчег завета, как образ славы, вышедшей в поход. ⁸И вынесла все это до вершин — летящее, огромное, чужое, угадываемое лишь порою — спокойно, как несущая кувшин, налитый до краев. Но в некий миг, ее обрекший на преображенье, впервые белый плат нависшей тенью спустился на открытый светлый лик ¹⁴почти непроницаемым покровом. И вот на все вопросы о судьбе дает один ответ туманным словом: «В тебе, о бывшее дитя, в тебе».

Танагра

Всего-то: солнца горенье и жженой глины куски. Как будто бы движенье девичьей руки внезапно остановилось, и не влеклось, не стремилось к вещам, но исподтишка лишь чувству она подчинялась и к себе самой прикасалась, как к подбородку рука. ¹¹Мы вертим по порядку фигурки одну за другой, мы в миг постигли краткий их вечности загадку — всего-то и надо порой стоять у веков порога, в древность вперяя взгляд, и улыбаться немного светлее, чем год назад.

Слепнущая

Она, как все, сидела за столом. Но чашку — показалось мне сначала — она чуть-чуть не так, как все, держала. Потом вдруг улыбнулась. Только ртом. ⁵Когда же встали все из-за стола и разбрелись кто с кем и как попало по комнатам (толпа, смеясь, болтала), я видел, как она за всеми шла, ⁹но напряженно — будто бы сейчас и перед всеми предстояло петь ей, и, как от глади водной на рассвете, наружный свет отсвечивал от глаз. ¹³Шла медленно, как бы боясь преград, и все ж в сомнении: не перейти ль их? Как будто бы, преодолев их ряд, она вздохнет и полетит на крыльях.

В чужом парке

Боргебю-горд

Здесь два пути, ведущих в никуда. Но вот в мечтах блуждая, как по лесу, идешь одним из них. И пред тобой цветник знакомый с каменной плитой и надписью знакомой: «Баронесса Брите Софи» — и снова, как всегда, ощупываешь

стершиеся даты рождения и смерти на плите. Как непомерна этих встреч оплата! ¹⁰Что медлишь ты под вязом в темноте, чего ты ждешь, как будто в первый раз ступаешь, на сырую эту землю? ¹³Чем именно тебя привлек сейчас цветник соседний — солнечный, — не тем ли, что там не холод плит, а пламя роз? ¹⁶Сюда наведываясь то и дело, ты почему стоишь оторопело и перед флоксом словно в землю врос?

Прощание

О как я в суть прощания проник! Я помню, как в клубке неразрешенной жестокой тьмы на миг союз исконный внезапной вспышкой предо мной возник. ⁵И далью расстояния уменьшен, неясный образ за моим окном то окликал меня, как сонмы женщин, то, провожая, помавал платком. ⁹Но, может быть, весь этот трепет белый, необъяснимый на мою беду, был яблоновым деревом в цвету, с которого кукушка вдруг слетела.

Познание смерти

Мы ничего не знаем про уход раз навсегда ушедших. И не нам судить о смерти, забежав вперед, приглядываясь к сдвинутым чертам ⁵на маске трагедийного конца. Пока мы здесь разыгрываем роли в надежде славной лицедейской доли, — играет смерть от своего лица. ⁹Но ты ушла, и к нам одновременно проник луч подлинности в ту же щель, в которой ты исчезла с нашей сцены: луч яви, нам неведомый досель. ¹³ А мы за славой гонимся упрямо, мы упиваемся своей игрой… Но вырвавшееся из нашей драмы твое существование порой ¹⁷нас будто тянет за собой из плена, чтоб вдохновить нас подлинностью яви. И в те минуты мы самозабвенно играем жизнь, не думая о славе.

Голубая гортензия

Как слой сухой зеленой краски в тигле, шершава и суха ее листва за зонтиком цветов, чья синева их не проникла — только к ним приникла, ⁵как отражение, как пелена рассеивающейся слезной влаги, и, как в старинной голубой бумаге, в них есть лиловость, серость, желтизна. ⁹Как детский фартук сношенный, любимый, — застирана и выцвела она: — Как этой жизни краткость ощутима! ¹²Но вот голубизною обновленной соцветий жизнь опять воскрешена, и синь сияет пред листвой зеленой.

Перед дождем

Внезапно зелень парка, каждый лист, утратив что-то, разом потускнели. А он бесшумно подступает к цели, он — у окна. В кустах раздался свист ⁵зуйка, настойчивый и исступленный. (Нам сразу вспомнился Иероним.) Так одиночество и страсть с разгону взмывают ввысь к потокам дождевым. ⁹Старинные портреты на стенах пред нами расступаются, как тени, как будто мы мешаем болтовней им. ¹²Свет сумерек в нечетком отраженьи скользит по бледным, выцветшим обоям, на нас, как в детстве, навевая страх.