Новый 1937

Моронов Сергей

Его мысли при этом находились далеко от происходящего. Матвей Фадеевич размышлял, как поступить с Ниной. С одной стороны Нина ему понравилась, как женщина, и он был бы, не против, вступить с ней в более интимную связь. С другой стороны, Нина прямо «просилась» в его агентурную сеть, и могла бы стать отличным осведомителем, под разработку самого директора завода. А это уже был уровень повыше обычных вредителей, или троцкистских недобитков из числа интеллигенции. Размотать директора оборонного завода, это было и престижно и довольно сложно, за ними обычно стояли их наркомы. «Так что голыми руками Горелица не возьмёшь», – думал

Синцов, нисколько не сомневаясь в том, что за Абрамом Григорьевичем водятся грешки.

Самого инженера и его блеяние, он просто не воспринимал. Прошло ещё минут двадцать, лепет Гуревского становился всё тише и тише. Что-то щёлкнуло в голове Матвея Фадеича и тот, уже всерьёз всмотревшись в лицо инженера, понял, что всё, пора. Все сомнения были отброшены, и оперуполномоченный Синцов, резким неожиданным криком, прервал стихающий монотонный лепет инженера.

– Ах ты, сука! Овцой прикидываешься! Говори падла, правду, с кем самолёт взрывал! – орал уже пунцовый Синцов.

Подскочив к инженеру, Матвей Фадеич со всего размаху залепил пощёчину по наглой роже, от чего очки отлетели прочь, со стуком разбившись о стену, а кровь тонкой струйкой побежала вниз по подбородку.

Всё, маски были сброшены, перед младшим лейтенантом сидел враг. Это недобитое отребье начало верещать, что оно советский человек, что будет жаловаться самому Разумову в крайком, что даром это Синцову не пройдёт. Матвей Фадеевич, удовлетворённо крякнул, и с нескрываемой издёвкой в голосе, произнёс:

– Что гнида, гадюка подколодная, выпустила своё жало, ты тварь не советский человек, ты враг, а с врагом у Советской власти разговор короткий, но жёсткий, ты у меня падла кровью будешь ссать, пока всех своих подельников не вспомнишь. Говори сволочь, кто ещё входил в вашу вредительскую шайку.

Конечно, при иных обстоятельствах Синцов, не стал бы так откровенно нарушать соцзаконность и применять при первом же допросе рукоприкладство, за которое, кстати, мог и действительно, ответить. Но здесь была иная ситуация, во-первых, дело весьма щекотливое, всё-таки взрыв на военном заводе, во-вторых, Матвей Фадеевич уже обладал изобличающими данными, которые ему преподнесла Нина, в-третьих, промедление могло ему самому стоить карьеры, с вытекающими отсюда крайне нежелательными последствиями. Так что особо выбирать не приходилось.

– Ну что, вспомнил? – уже более спокойно спросил Синцов совсем потерявшего весь свой благообразный облик инженера.

Тот сидел на краюшке стула и качался взад-вперёд, закрыв голову руками.

– Может ты и певичку свою забыл, а? Вспомнил? Анну Романовскую? Вспомнил? Дом на Марата? Застолье? Муж иностранец? Вспомнил? Что молчишь, гнида? Выродок троцкистский, как к стенке поставят, вот тогда запоёшь. Мало вас вредителей уничтожают. Жить хочешь, тварь? Говори тогда!

– Я… я… я всё скажу, всё скажу… Я жить хочу, обещайте товарищ следователь, обещайте жизнь, я всё скажу.

– Какой я тебе гнида товарищ? Ты что, умом тронулся? Для тебя я гражданин, а товарищи твои все в лагерях сидят, кому повезло, конечно! Давай колись, пока ещё слушаю.

И сломленный, как-то враз постаревший на добрых десять лет, инженер Гуревский начал свой рассказ:

– Видите ли, я работаю на заводе с самого начала, ещё при Ирьянове устроился. У меня, знаете ли, опыт, авторитет, положение, а тут назначили этого Абрашу, тьфу, ничего не понимает,

всё свои лозунги только кидает. Не слушает ничего ведь, чуть что, в крик, план у него, соцобязательства, а я инженер, я инженер с большой буквы, со мной нельзя так, со мной надо уважительно, с пониманием, тем более перед рабочими. У меня ведь высшее образование, да я книг больше прочитал, чем весь завод вместе взятый. Я стихи наизусть знаю, я грамотный образованный человек, понимаете, о чём я? Я не могу вот так терпеть выходки этого неуча, этого деланного инженера. Инженер это призвание, это судьба, а этот…

– Ну, хватит причитать, по делу давай, – подстегнул инженера Синцов.

– Да, ага, по делу. Ну, в общем, достал он меня, сил нету. А тут еще при Ниночке допустил себе нелицеприятное высказывание в мой адрес. Нина это секретарь его, хорошая девушка, светлая, нравилась она мне. А он при ней и такое! Такую гадость сказал, не могу повторить даже, увольте, не могу.

– Не отвлекайся, продолжай, – вновь рыкнул Матвей Фадеич.

– Так вот, такая меня тоска взяла, что решил я с горя напиться. Понимаете? Довёл он меня до этого, своим отношением, своими оскорблениями довёл. И вот сижу я в закусочной, ну той, что на Марата. Выходной же был. Так вот, и подходит ко мне та самая Анна, красивая, умная женщина. Тут же определила мой настрой и приласкала меня словами, притянула к себе своей человеческой душевной добротой. Так я полюбил её за это всем сердцем, стал её страстным почитателем, был введён в её, так сказать, ближний круг, представлен друзьям и мужу… – инженер на секунду замолчал, утратив нить повествования, устремил взгляд куда-то в небо, но тут же продолжил:

– Там, много кого было, с нашего завода инженер Сальников, ещё инженеры Смирнов и Воронович с завода Куйбышева, да много кого, военные были, артисты. Если надо, всех могу указать, всех до единого, мне скрывать нечего. Так вот, отдохнул я там и душой и телом, поделился своими горестями. А тут, как-то, ко мне муж Анны подходит. Он ведь хоть и немец, но по-нашему говорит лучше иного ответственного товарища. И вот, говорит, что, мол, все твои беды знаю, нельзя это так оставлять, отомстить Горелицу надо, восстановить, так сказать справедливость. И убедил ведь меня чёрт окаянный, искуситель подлый…

– Продолжай, я слушаю.

– Так вот, о чём я? Да, и ведь уговорил он меня, уговорил. Дал мне порошок какой-то и говорит, ты в горючее бомбардировщика добавь, тогда двигатель не запустится, начнут выяснять что, да как, план сорвётся, и Горелицу твоему долго в кресле не усидеть, снимут. Не знал я, что такая беда выйдет, не знал. Думал, ну не запустится двигатель, ну создадут комиссию, ну начнут выяснять, для вида погрозят, на этом всё и закончится. Кто же знал, что так получится, кто знал – запричитал инженер.

– А ведь этот Рудольф и говорил мне, что ты, мол, никому ничего не говори, чего бы ни было. А про меня, говорит, вообще ни в коем случае не упоминай, иначе плохо всё для тебя закончится. Как же так… как же так…

Инженер Гуревский, вновь начал раскачиваться и подвывать. «Как собака, что смерть учуяла» – пророчески подумал Синцов. «Теперь всё это в протокол, а самому к Зирнису на доклад», – потирая руки, Матвей Фадеевич был готов к решительным действиям…

***

Опять опустился туман, картинка потускнела и размылась. Когда разъяснилось, я вновь был на месте.