Новый день
Шрифт:
Маршал усмехнулся и откинулся к стене. На его лице отразилось хорошо осознаваемое превосходство в сочетании с лёгким презрением.
– Глупости! Я всегда критически относился ко всем этим фильмам, в которых один человек сражался против целой роты и неизменно побеждал. Это попросту невозможно, уж точно не с нынешними техническими средствами.
Всё было намного прозаичнее. Когда топливо в баке закончилось, я направил свой самолёт в океан и катапультировался. Приземлился в километре от берега, на равнинной местности, откуда купол моего парашюта увидел бы любой желающий. Первым пришёл
Дальше я пошёл вдоль дороги, поджидая какой-нибудь патруль, посланный за мной. Действительно, через полчаса явилось человек шесть, все молодые, годились мне в сыновья. Командир сразу же узнал меня по многочисленным фотографиям и приказал всем достать оружие. Я крикнул ему, что вовсе не против пойти с ними, бросил под ноги пистолет и направился прямо к ним. И вот здесь случилось кое-что необычное: по международному закону командир должен был установить мою личность, звание и проводить в часть, но вместо этого он пристроился справа и стал указывать дорогу. Я спросил, почему он уклоняется от официальной процедуры, на что получил ответ: «Генерал хочет сделать это лично».
Не помню, как звали генерала: Золотецкий, Золотовский? Он был очень горд собой, настолько, что не заметил ни кортика на поясе, ни второго пистолета, спрятанного в кобуре на ноге. Тогда-то я и попал в плен официально.
– А почему вы решили сдаться? Были ведь и другие варианты, вполне достойные в вашей ситуации.
Настала многозначительная пауза, в течение которой заключённый долго-долго вглядывался в серое осеннее небо сквозь железные прутья камеры. Наконец он нарушил молчание, однако теперь вместо уверенного в себе человека заговорил измученный ветеран войны. Глухой хриплый голос сообщил:
– Догадываюсь, о чём вы. Нет, я чувствую, что ещё не время умирать. Если трибунал отправит меня на смерть, я приму приговор, но это позже. Сейчас я должен жить, меня словно держит нить, обвязанная вокруг щиколотки. Впрочем, это другой разговор, – резко оборвал мысль маршал.
Лицо его погрустнело, плечи опустились, и он погрузился в себя, перестав замечать окружающую реальность.
– Не хочу отрывать вас от размышлений, но второго шанса может просто не быть…
Собеседник репортёра с некоторым запозданием отреагировал на эти слова и предложил закончить интервью.
– Надеетесь ли вы на оправдание трибуналом или хотя бы на более мягкий приговор? Иными словами, надеетесь ли вы на то, что проживёте ещё много лет?
– В моём положении это было бы нелепо, – пожал плечами подсудимый. – Все мы люди, все хотим жить как можно дольше, но я не питаю иллюзий на этот счёт.
– И всё-таки…
Громкий стук в железную дверь оборвал вопрос в самом начале. За решёткой возникло знакомое лицо надзирателя.
– Простите, что вынужден досрочно закончить вашу беседу, однако комиссия перенесла заседание на более раннее время. Собирайтесь,
Раздосадованный вмешательством охраны посетитель выключил диктофон и убрал его в сумку. Встав, он уныло улыбнулся военному и пожелал удачи.
– Быть может, мы ещё увидимся, – выразил он неопределённую надежду и пошёл на выход.
– Я всегда к вашим услугам, – вежливо отозвался узник и потянулся к сложенной на тумбочке одежде.
– Ну и как впечатление? – насел тюремщик на газетчика, стоило им отойти на пару метров от двери и автоматчиков.
Уклониться от ответа было невозможно, да и неразумно, поэтому осторожный в словах работник пера воспользовался всем доступным ему красноречием.
– Очень неоднозначное, знаете ли! Непроницаемая личность, которая полностью контролирует любое проявление эмоций. Пожалуй, под этой маской скрыты бури и ураганы, но мы видим лишь малые возмущения. Неординарный человек!
– Вы переоцениваете его способности, – возразил враждебно настроенный к заключённому мужчина. – Он презирает нас, отсюда это холодное выражение лица. Смотрит на нас так, словно мы низшие существа, а он наш господин. Единственное, в чём он действительно хорош, – это в вероломстве и коварстве! Но ничего: скоро маршал Немезида падёт от того же оружия, с которым пришёл в этот мир!
– Похоже на то, – беспрекословно согласился журналист, завидевший впереди выход из тюремного блока.
Напоследок он бросил взгляд вверх, на часы под потолком: они показывали без восьми двенадцать.
2
Человек в сером плаще и штанах более светлого оттенка свернул из переулка и влился в процессию одинаковых мужчин и женщин, сосредоточенно идущих вдоль тротуара. В воздухе пахло сыростью, над крышами пятиэтажных домов стоял густой туман, несмотря на то что был день. Асфальт был покрыт водной плёнкой, которая хлюпала от каждого шага прохожего – хлюпанье тысяч ног сливалось в назойливый шум. К счастью, других источников звуков не было: из-за дурной погоды люди молчали, уткнувшись лицами в землю. Машин не было, так как полиция ещё час назад оцепила весь район, не позволяя проехать ни одному транспортному средству.
Примерно через минуту стройный поток людей стал раздваиваться: журналист выходил на площадь Правосудия, в центре которой расположилось громадное здание Верховного Суда. Большая часть огибала дворец Фемиды сзади, однако небольшая струйка направлялась к парадному входу, где уже скопилась толпа зевак. Последние разделились на две части, оставив между собой широкий проход, охраняемый полицейскими. Все ждали прибытия обвиняемого, его имя и правда произносили на каждом углу – первое заседание по делу маршала Немезиды.
Когда репортёр приблизился к ступеням суда, он различил единичные лозунги, выкрикиваемые из людского моря: слева слышались требования казнить палача и мерзавца, справа раздавались угрозы в адрес судей трибунала, которых заранее обвиняли в предвзятости и продажности. В целом же обстановка была ненапряжённой, было очевидно, что дальше выкриков собравшиеся не пойдут. Понимая это, цепи стражей правопорядка вяло отмахивались от наиболее рьяных протестующих, нисколько не мешая им сотрясать воздух.