Новый директор
Шрифт:
— Но эти ребята никого больше не знают. Я им верю. Блина мы, конечно, арестуем. Кстати, он уже совершеннолетний. Объективных данных для прокурора…
— Объективные данные? Вот они! Видишь, сколько добра, явно ворованного. К тому же и наколотая газетка.
— Тогда я пойду оформлю, а ты поговори с Петуховым. Волохова будешь допрашивать?
— Сегодня? — спросил Константин Семенович и посмотрел на часы. — Посмотрим, что Щербаков выяснит.
— Ну, добре! — Глушков распахнул дверь и крикнул в коридор: — Петухов! Где ты там? Иди сюда! Не бойся, он тебя не
Большеголовый, с ярко-рыжими волосами, с веснушками, щедро рассыпанными по всему лицу, мальчик нерешительно подошел к столу.
— Садись, Петухов! — приказал Горюнов, указав рукой на стул.
Мальчик сел и с явным страхом посмотрел на Константина Семеновича. Встретив суровый взгляд, опустил голову.
— Так я пошел! — громко сказал Глушков. Кивнув головой на сильно перепуганного Петухова, он подмигнул и вышел из комнаты.
Константин Семенович переложил в ящики лежавшие на столе вещи Волохова, перенес на подоконник продукты, прочитал протокол уличной операции, полистал дело. Умышленно затягивая начало разговора, он наблюдал за мальчиком.
Всё это время Петухов неподвижно сидел в позе пришибленного горем и только изредка глубоко вздыхал.
— Как тебя зовут, Петухов?
Не поднимая головы, мальчик беззвучно пошевелил губами.
— Не слышу! Погромче!
Петухов шмыгнул носом, откашлялся и тихо произнес:
— Максим.
— Максим! Хорошее имя. Кинокартину «Юность Максима» смотрел?
Вместо ответа мальчик кивнул головой.
— Опозорил ты свое имя, Максим! Как по отцу? Отчество твое как?
Петухов поднял голову и большими глазами, в которых можно было прочесть страх, и отчаяние, и горе, и даже любопытство, посмотрел на следователя.
— Что это ты вдруг оробел? Когда воровать пошел, не боялся, а здесь испугался. Я спрашиваю, как зовут отца?
— Не знаю. У меня нету…
— Отца нет. Так и запишем. А мать?
— Мать есть.
— Где она работает?
— Она портниха. В ателье мод работает.
— Портниха!? — с удивлением спросил Константин Семенович.
Глядя на одежду мальчика, трудно было предположить, что мать его умеет шить.
— Она у тебя родная?
— Родная.
— Ну, а как она зарабатывает? На жизнь хватает?
— Ей-то хватает, — всё с большей охотой отвечал Петухов, усаживаясь поудобней.
— А на тебя хватает?
— А мне что… Мне много не надо. Я за модой не гоняюсь. И хлеба маленько ем…
— Значит, и тебе хватает?
— Ясно, хватает.
— А зачем же ты тогда пошел воровать?
И снова Петухов принял прежнее положение, опустил голову на грудь.
С минуту Константин Семенович молчал, разглядывая на макушке огненные завихрения давно не чесанных волос. Он вспомнил, что этот преступник, как и Николай Садовский, учится в «его» школе, а значит, им предстоит еще встречаться.
— Ну что же ты замолчал? Если совесть у тебя не совсем пропала, если душа чистая, отвечай правду. Зачем ты пошел воровать?
Такая постановка вопроса задела мальчика за живое. Он с трудом проглотил накопившуюся слюну и внятно ответил:
— А
— Так. Голубей решил купить! А где ты их держать собирался?
— А на чердаке. У нас в доме хороший чердак, Я туда с Колькой ящиков натаскал…
— Садовский тоже голубей любит?
— Нет. Он больше на технику нажимает. Ящики он мне помогал… Мы и всегда так: когда надо, я помогаю…
— Как же так получается, Максим? Голубей разводить дело хорошее, это всем известно.
— Ну не всем… Есть такие вредные… будто им голуби помешают!
— Есть и такие, но я говорю вообще… Ты как считаешь: голубей держать — дело хорошее?
— Ясно, хорошее!
— Вот! Я тоже считаю, что это хорошо. Ну, а воровать? Как же можно хорошее дело с позорным смешивать? Я уверен, что голуби, если бы ты их на ворованные деньги купил, моментально бы передохли.
— Ну да… А чего им дохнуть? — больше с удивлением, чем с недоверием, спросил Петухов.
— А разве ты никогда не слыхал, что чистое дело надо чистыми руками делать. Не понимаешь? Ну, возьмем такой пример… Руки у тебя нефтью перемазаны, а товарищ попросит хлеб разломать…
— Так я же запачкаю…
— Вот именно! Хлеб запачкаешь нефтью, испортишь, и есть его будет нельзя. Так и всякое дело. Понял?
— Понял.
Нет. Максим ничего не понял, и это было видно по глазам. По-прежнему они с любопытством и некоторым опасением смотрели на следователя, и ничего нового в них не появилось.
— Вот если бы ты заработал деньги, да на них купил голубей, вот это было бы чистое дело. Я бы тебя за это уважал.
— А где заработать? — со вздохом спросил Петухов. — Вы думаете, мы не пробовали? Нигде не принимают. Говорят, что малолеткам работать воспрещено.
— Почему запрещено? Смотря где работать, — неопределенно возразил Константин Семенович.
— Да везде воспрещено. Мы хотели у одной тетеньки дрова распилить в нашем дворе, так другая стала ругаться. Говорит, незаконно малолетних эксплуатировать. А та тетенька и говорит: «Ну вас, свяжешься с вами, только неприятности наживешь»… А потом мы просились в овощной магазин чего-нибудь помогать, а директор говорит: «Вы больше украдете, чем напомогаете» А потом Колькина сестренка хотела нас на барахолку послать чулки продавать, а потом раздумала: «Попадетесь, говорит, а потом за вас отвечай».
— Та-ак! Потому-то вы и решили в ларек залезть! Чего проще! — проговорил Константин Семенович, откидываясь на спинку стула.
Мальчик был прав. И разве в Ленинграде он один? Петухов хотел купить голубей. Но есть и другие, и немало подростков, желающих просто помочь своим одиноким матерям. А где они могут заработать? Подходящая работа есть на каждом шагу, но в понятие «счастливое детство» труд не включен. Больше того. Оберегая здоровье детей от излишнего утомления, у нас на детский труд стали смотреть вообще как на какое-то преступление. Правда, последние два года на страницах газет и журналов делаются осторожные попытки поднять вопрос о самообслуживании, общественно полезном труде, о трудовом воспитании.