Новый Макиавелли

Пауэлл Джонатан

Конечно, нас тоже было в чем обвинить. Война предполагает участие как минимум двух сторон; я уверен, что помощники и сторонники Тони позволяли себе выказывать раздражение при контактах с прессой; наверно, у чувствительного к таким вещам Гордона складывалось впечатление, будто он постоянно находится под огнем. Без сомнения, в душе каждый из нас считал его врагом. Помню, на богослужении в память жертв 11 сентября, в соборе Святого Павла, сидевший рядом со мной Алистер Кэмпбелл толкнул меня локтем в бок: дескать, гляньте вон на тех, что на два ряда впереди нас. То были Гордон, Иан Дункан Смит и Уильям Хейг. «Вот они, лидеры оппозиции», — шепнул Алистер мне на ухо.

Гордон нередко вел себя так, будто и правда был в оппозиции. Например, на совещаниях по стратегии выдвигал обвинения в адрес правительства. Что характерно, собственных идей у Гордона никогда

не обнаруживалось. Он раскритиковал введенный Тони «гонорар за наставничество» для университетов, но на вопрос Тони, каково альтернативное предложение, ответил, что имеет «план». От его имени Эд Болле разработал «налог на выпускников» [102] , который они с Гордоном, впрочем, так и не решились ввести — очень уж непопулярным он бы получился. Поэтому Гордон и Эд Болле в дальнейшем просто выступали «против», не утруждаясь альтернативными предложениями. Когда секретарь Кабинета Эндрю Тёрнбулл анонсировал закон о пенсиях госчиновникам (непопулярный среди госчиновников, которые считали его ущемлением своих интересов, и не более популярный среди комментаторов, которые считали его несправедливым в смысле принципов соцобеспечения), Гордон публично выступил против. Зато отмолчался в ответ на вопрос, не намерен ли он, Гордон, этот закон «завернуть».

102

Предполагалось, что этот налог будет выше для больше зарабатывающих выпускников вузов и позволит сохранить большую часть финансирования университетов в руках Казначейства.

Ничего не стоило заставить Гордона думать, будто его водят за нос. Однажды Пирс Морган, редактор «Миррор», сразу после интервью с Тони наткнулся на Гордона в холле Номера 10. В шутку он сказал Гордону, что Тони переплюнул его, поддержав открытую редакцией «Миррор» кампанию по учреждению особой медали в память принцессы Дианы. Не помня себя, Гордон бросился в «логово». Понадобилось добрых полчаса, чтобы убедить его: это был розыгрыш, мы не собираемся плясать под дудку «Миррор».

Гордон не выносил совещаний в офисе Тони в Номере 10; не нравилась ему также квартира 11, ибо по пути туда он мог столкнуться с Шери Блэр. Поэтому Тони часто сам ходил к нему в Канцлерский кабинет Номера 11. Там Гордону было комфортнее. Периодически Гордон отказывался присутствовать на совещаниях — исключительно с целью покачать права. Однажды он заявил, что не пойдет на запланированное совещание, поскольку дает интервью для телевидения. Тони позвонил ему в разгар совещания и по характерному пыхтенью и другим звукам в трубке понял, что Гордон наматывает мили на велосипеде. К 2003 году терпение Тони иссякло. Гордон в очередной раз отказался приехать из Шотландии на запланированное совещание, касающееся евро и других важных вопросов; Тони отправил ему предупреждение: если Парламент не поддержит голосованием полуавтономные («фондовые») больницы (раскритикованные браунитами), он Гордона уволит. Гордон напрягся. И с тех пор исправно ходил на совещания. А полуавтономные больницы, кстати, Парламент поддержал.

Тони постоянно предпринимал попытки умаслить Гордона. Регулярно встречался с ним, причем наедине, не так, как с большинством министров. По выходным часами говорил с Гордоном по телефону. Я иногда прослушивал эти разговоры. По неведомым мне техническим причинам во время такого разговора нельзя просто повесить трубку, иначе оба аппарата будут отвратительно гудеть. В апреле 2003 года, после целого часа выяснения отношений между Тони и Гордоном, я не выдержал, нажал на аппарате кнопку «беззвучно» и продолжил прогулку; в нагрудном кармане надрывались два голоса. Моя Сара как-то застала фрагмент типичного воскресного вечернего разговора; тон поверг ее в шок. Гордон, возмущалась она потом, визжал, как девушка, которой изменил бойфренд, пускал в ход шантаж и даже слезы. В другой раз Тони позвонил мне в воскресенье вечером и сообщил, что наконец-то повесил трубку — беседовал с Гордоном три часа. На мой вопрос, о чем можно говорить три часа, Тони ответил другим вопросом: «Джонатан, вы когда-нибудь были влюблены?» «Был, только не в мужчину», — сказал я.

По словам Тони, Гордон время от времени заходил к нему «со смиренным видом». Я не верил в способность Гордона к смирению; впрочем, периоды перемирия лишь подчеркивали перманентность окопной войны. Самый серьезный порыв Гордона возобновить дружбу с Тони датируется 1999 годом, когда Питер

Мендельсон и Джеффри Робинсон ушли в отставку. И выражался этот порыв в том, что Гордон, явившись назавтра, назвал по имени дневную секретаршу Тони — Кейт Гарви и сказал ей «Привет». За сим неслыханным проявлением сердечности последовала встреча двух команд; на стороне Гордона выступали Эд Болле, Эд Милибанд и Сью Най. В результате был объявлен мир. Своему дневнику я доверил сомнения относительно истинности этого мира; увы — как в воду глядел. За 2006 год, отмеченный добрыми отношениями с Тони, нашими усилиями Гордон перестал противиться реформе образования. «Полагаю, Тони, после образования тебе захочется, чтобы я поддержал и реформу здравоохранения?» — с тоской полувопросил, полуконстатировал Гордон. Тони ответил утвердительно. Он предложил Гордону вожделенную должность главы Комитета по конституционным делам (вместо Джона Прескотта), лишь бы часть бюджетного плана, касающаяся пенсий, выглядела так, как хотел Тони.

Проблема на самом деле коренилась в другом, а именно: Гордон претендовал на полное внимание Тони к своей особе, на все, без остатка, время Тони — как в первые годы в оппозиции. Понятно, что, будучи премьером, Тони физически не мог уделять Гордону столько внимания. Делегировав снижение процентной ставки Банку Англии, наш Канцлер серьезно озадачивался лишь дважды в год — весной представлял бюджетный план, а осенью — предбюджетный отчет. В остальное время он вместе со своей командой мог плести интриги, ни на что не отвлекаясь. У премьер-министра расписание совсем другое.

Многие Гордоновы выпады, как прямые, так и через третьих лиц, своим тоном выдавали происхождение из левого крыла и имели цель увеличить популярность Гордона в партии и среди профсоюзов. В 2000 году нам потребовалось принять непростое решение о дислокации синхротрона. Проект был серьезный, предполагал, наряду с пользой для науки, создание новых рабочих мест. Эксперты советовали соорудить синхротрон неподалеку от Оке-, форда; фонд «Веллком Траст», соучредитель проекта, дал понять, что именно это место наиболее предпочтительно. Как вариант рассматривался Северо-Запад Англии; ряд лейбористов-заднескамеечников — представителей Северо-Западного региона в Парламенте — устроили кампанию в пользу этого решения. Страсти между Севером и Югом накалились до такой степени, что один «кнут» — представитель Северо-Запада — даже пригрозил отставкой. После затяжных боев мы все же послушались экспертов и разместили синхротрон в Оксфорде. Гордон же сделал свое несогласие с Тони и предпочтение Северо-Запада достоянием парламентских лейбористов.

Для противостояния Тони он сколотил команду приспешников из заднескамеечников-лейбористов — причем сколотил вокруг министров, которых мы отстранили от работы в Правительстве, например Ника Брауна и Джорджа Мади. Гордону даже удалось в конце концов сделать одного из них, Тони Ллойда, председателем Парламентской лейбористской партии. Способ он применил не слишком благородный — сперва вроде принял Джоан Радцок, а затем бросил ее. Эта группа браунитов, заседая в Палате общин, ставила палки в колеса Тони, который пытался реформировать сферу социального обеспечения; в частности, брауниты выступали против полуавтономных больниц, налога на наставничество и реформы образования.

Гордон допустил стратегическую ошибку — стал позиционировать себя противником реформы сферы соцобеспечения, особенно же — школьной реформы; зато премьерской крови попил достаточно. В ходе одной нехарактерно откровенной дискуссии Гордон заявил Тони, что не понимает, зачем менять что бы то ни было в государственных школах. Он, дескать, сам посещал государственную школу — и не жалуется. Тони надавил на него, и Гордон с неохотой признался — его школа была особая, он учился по экспериментальной программе, т.е., по сути, посещал шотландскую разновидность грамматической школы.

Гордон всегда пытался усидеть на двух стульях. В СМИ правого направления он представал противником вступления Британии в Евросоюз; в СМИ левого направления горячо высказывался о необходимости искоренения бедности. Он обхаживал «Гардиан», особенно — корреспондентов Полли Тойнби и Джеки Эшли; заверял их, что, если Тони уйдет с поста, лейбористское правительство займется внедрением левых стратегий и аннулирует все компромиссы новых лейбористов. В оппозиции Гордон подавал себя сторонником Евросоюза; попав в правительство, заделался евроскептиком в надежде на поддержку Руперта Мёрдока и газеты «Сан» и начал кампанию по внедрению моральных ценностей среднего класса, милых сердцу Пола Дакра, редактора «Дейли мейл».