Новый Макиавелли

Пауэлл Джонатан

Наряду с попытками сделать правительство более открытым мы предпринимали попытки (в итоге увенчавшиеся успехом) изменить подход правительства к СМИ. Нашими усилиями отношения со СМИ стали ориентированными на будущее.

В современном политическом мире правительство нуждается в упреждающей медиастратегии. Правительство должно выходить из тени, объяснять, что оно делает и зачем, то есть думать на несколько шагов вперед. На базе пресс-бюро Номера 10 мы создали Отдел стратегических коммуникаций, вменив ему в обязанность постоянные размышления о будущем. Сотрудники Отдела должны были решать, когда и в какой форме делать политические заявления; они имели полномочия содействовать телеканалам в подготовке передач о таких вещах, как, например, новая реформа образования. В таких случаях предпочтительнее формат фильма, а не новостного репортажа, ибо последний подразумевает известную степень напряженности. В фильме же можно показать энное количество специалистов, комментирующих реформу.

Отдел стратегических коммуникаций отвечал также за новые формы средств массовой информации, в том числе интернет, и за корреспонденцию. У правительства огромные возможности взаимодействовать с народом посредством электронной и обычной почты. Однако когда мы обосновались в Номере 10, ситуация была следующая: львиная доля писем на имя премьер-министра перенаправлялась в министерства и не получала ответа. Не успели мы обустроиться, как на имя Тони пришло послание с поздравлениями и подписью «Твой любящий папа». Тони этого письма и в руках не подержал, зато Лео Блэр, его отец, через месяц получил ответ с благодарностью за то, что

взял на себя труд написать письмо, и с заверением, что его мнение непременно будет учтено. Начиналось письмо обращением «Уважаемый мистер Любящий Папа», подпись в конце не отличалась читабельностью. Мы попытались извлечь уроки из опыта американского политика-демократа Говарда Дина, использовавшего интернет для участия в выборах на пост президента США. Наша команда придумала размещать на вебсайте петиции, что вызвало изрядный энтузиазм. Когда же один умник разместил призыв выступить против подорожного налога, брауниты не замедлили обозвать идиотом сотрудника Номера 10, придумавшего электронные петиции. Тем не менее вебсайт очень успешно функционировал как источник информации о работе правительства. Мы начинали с кратких новостных обзоров; в минуту слабости Тони согласился на регулярной основе записывать и размещать на сайте ролики, которые привлекли бы к нему больше внимания; система напоминала президентские радиовыпуски в США. Ох и ошибся же Тони. Регулярная основа чего бы то ни было неприемлема, если только не сулит огромной и немедленной выгоды. В остальных случаях она оборачивается тяжким бременем. Начав что-то делать на регулярной основе, прекратить можно, только имея очень уважительную причину.

Политикам без конца приходится объяснять свои действия, повторять одно и то же. От этих повторений начинает тошнить прежде, чем у народа появляется первая возможность услышать сообщение. Иногда политикам кажется, что в СМИ против них заговор и ни одна фраза в народ не пройдет. В середине первого срока у Билла Клинтона появилось чувство, что отныне он ни одно свое высказывание не сможет протолкнуть сквозь густую сетку национального вещания. Помощники Клинтона придумали, как ему обращаться к людям — через менее враждебно настроенные местные телеканалы. Возле старого административного здания в Вашингтоне была оборудована спутниковая станция, откуда Клинтон одно за другим давал десять коротких интервью региональным телестанциям — от Небраски до Техаса. Мы пробовали аналогичную стратегию для обхода циничных британских СМИ. Тони регулярно ездил по регионам, причем репортажи о нем в местных теленовостях и газетах неизменно носили куда более позитивную окраску, чем аналогичные продукты национальных СМИ. Как известно, у местных СМИ индекс проникновения в умы гораздо выше, то есть люди склонны скорее верить им, нежели СМИ национальным; однако политики, рассчитывающие выиграть битву национального масштаба только посредством местных СМИ, просто обманывают себя. Нужно завоевать доверие и одних, и других. В моей голове, например, долго не укладывался диапазон методов, которыми СМИ не гнушаются, чтобы получить «материал». В ноябре 2000 года я с удивлением прочел некоторые свои записки прямо на первой полосе «Санди таймс» — в отсканированном виде. Жанр — мемуары премьерского помощника, содержание — ряд весьма секретных вопросов, которые мы обсуждали с Тони. Записки я легкомысленно оставил дома, а наша помощница по хозяйству их выбросила. Выйдя из дому в среду утром, я увидел, что мешки с мусором, вынесенные мной накануне незадолго до полуночи, разворошены и вся улица загажена. Пары мешков недоставало. Видимо, некий следопыт из тех, что перетряхивают чужой сор в поисках секретных документов, похитил наши мешки, накопал заметки и продал их «Санди таймс». Полагаю, следопыт заломил изрядную цену, ведь нашей дочке тогда был годик и мешки трещали от использованных подгузников. К счастью для меня, сотрудники «Санди таймс» не сумели расшифровать мой корявый почерк, все их догадки оказались абсолютно неверны. Хоть они и поместили записки на первой полосе, им пришлось показывать их графологу. По заключению последнего, ваш покорный слуга — человек «скользкий и скрытный». Увы, некоторые упомянутые мной люди кое-что разобрали; так, Крис Смит выговаривал мне за упоминание о нашей с ним беседе, в которой он, член Парламента от Ислингтона, предложил перенести стадион «Арсенал» с севера Лондона в комплекс «Купол Тысячелетия».

В другой раз я был потрясен журналистской двуличностью. В 2004 году я ехал на велосипеде из Номера 10 домой и вдруг заметил Бориса Джонсона, с которым имел шапочное знакомство. Джонсон, тоже на велосипеде, остановился на светофоре на Молле. Я приблизился к Джонсону, чтобы перекинуться словечком. Он стал расспрашивать о ссорах Тони и Гордона — о них тогда много писали в прессе. Я отшучивался; в частности, сказал, что их отношения — это шекспировская трагедия и очень сомнительно, чтобы Гордон когда-либо стал премьером. Джонсон принялся разглагольствовать о шотландцах и Макбете. Расставшись с Джонсоном, я тотчас забыл о разговоре и вспомнил лишь через несколько дней, когда в Мидлендсе ждал самолета, чтобы лететь в Дублин. Мне позвонили из пресс-службы Номера 10 и сообщили, что Борис Джонсон пересказал наш разговор одному своему коллеге из «Спектейтора», и вот, извольте радоваться — разговор появился в печати. Кстати, надо знать Бориса Джонсона; будучи в своем репертуаре, он приписал мне заодно и свои фразы — например, параллель между Гордоном и Макбетом. Вообще-то о разговоре с Джонсоном я упомянул одному сотруднику Гордонова кабинета; этот сотрудник сравнивал Гордона с трагическим героем Аристотеля, талантливым, одаренным человеком, которому постоянно мешают неискоренимые изъяны характера; дескать, в Гордоне сочетаются чрезмерная амбициозность Макбета, нерешительность Гамлета и склонность к скоропалительным выводам короля Лира; гремучая получается смесь. Гордон тогда просто взбесился; впрочем, моя неосмотрительность дала ему дополнительную розгу для битья Тони.

Наши отношения с прессой в качестве правящей партии начались очень неплохо. Мы стали этаким глотком свежего воздуха; в первое время нам даже удавалось удивлять. Вдобавок мы снабжали журналистов новым «материалом» — после надоевших историй о консерваторах. Политтехнологии работали на полную мощность. В 1998 году Питер Мандельсон сделал умный ход — сообщил журналистам, что Джон Прескотт добился уступок на внутриправительственных переговорах о признании профсоюзов; положительная оценка прессы помогла убедить Джона пойти на эвентуальный компромисс. Однако очень скоро отношения со СМИ испортились. В частности, порче много способствовало списание королевской яхты «Британия» [173] . В сентябре 1997 года Гордон поднял вопрос о дальнейшей судьбе этого судна. Тони умолял до принятия окончательного решения не сообщать, что яхта будет законсервирована. Однако уже через два часа нам названивали из «Индипендент», задавали вопросы, а там и статья появилась. Гордон, правда, ничего не сообщал Министерству обороны, а Джордж Робертсон публично отрицал наличие такого решения. Правительство в результате выглядело весьма непривлекательно.

173

83-я королевская яхта со времен Реставрации монархии в 1660 году. Ныне — корабль-музей. В 1997 году правительство Дж. Мэйджора обязалось заменить яхту в случае списания, однако лейбористы не поддержали решение и объявили, придя к власти, что замены «Британии» не будет по причине сокращения военного бюджета в связи с окончанием «холодной войны».

Особенно раздражали бесконечные вариации на тему «личный авиалайнер Блэра». Мы, сколько были у власти, пытались разобраться со сравнительно несерьезной проблемой — что делать, когда допотопные «VC10» будут наконец изъяты из Королевского воздушного флота? У нас бы тогда не стало «своих» самолетов; на чем бы Ее величество и министры летали с официальными визитами? На саммитах Евросоюза мы были единственным государством, не имевшим правительственного самолета, а ведь таковыми располагали даже Ирландия, Латвия

и Люксембург. Нам же приходилось арендовать чартерные личные самолеты, причем по завышенной цене. Стоит ли говорить, что в подобных средствах передвижения не предусмотрено ни специальных средств связи, ни соответствующего уровня безопасности? Всякий раз, когда мы поднимали тему покупки или лизинга самолета для правительства, Казначейство сообщало об этом СМИ, которые разражались репортажами о том, как Тони «присматривает» себе личный «авиа-Блайнер» с душевой кабиной и золоченой джакузи. Понятно, что мы сразу снимали «самолетный вопрос». В конце концов мы попросили Питера Гершона, выдающегося бизнесмена, главу Управления по правительственной коммерции, провести независимое исследование и выдать оптимальное решение. Когда Гершон рекомендовал взять в лизинг несколько самолетов и вертолетов, с тем чтоб сэкономить правительственные деньги, в прессе поднялся очередной ураган домыслов об «авиа-Блайнере»; мы отказались от этой затеи. Однажды мне пришлось выкручиваться из щекотливого положения. Стоял я рядом с королем Абдуллой в королевском терминале Эр-Рияда, а Тони как раз всходил на борт самолета, чтобы лететь в Сингапур лоббировать Олимпийские игры 2005 года. Британская компания «Бритиш Аэроспейс» незадолго до этого продала ВВС Саудовской Аравии истребителей типа «Тайфун» на пять миллиардов фунтов стерлингов. Его величество король Абдулла поинтересовался, почему это на киле самолета господина премьер-министра Великобритании красуется изображение швейцарского флага. Я понял, что думать надо быстро, очень быстро. Не мог же я сказать королю Саудовской Аравии, что самолет не наш, особенно в свете продажи «Тайфунов». Я сказал, что швейцарский флаг помещен на киль из соображений безопасности. Кажется, король удовлетворился ответом.

Увы: скоро отношения с прессой безнадежно испортились. Отчасти в том была наша вина — слишком уж хорошо мы затвердили уроки, извлеченные из положения оппозиционеров. Усвоив, что всякая негативно окрашенная история должна иметь опровержение, мы стали не в меру агрессивными; мы оспаривали все статьи до единой. Перебарщивали с репортажами, способствующими росту популярности; так, в 2000 году Алистер Кэмпбелл предположил, что Тони, произнося речь в немецком Тюбингене, имел в виду уполномочить полицию хватать хулиганов на ночных улицах и тащить их прямиком к банкоматам, дабы они сразу платили штраф за свое поведение. Еще мы пытались стравливать разные издания, например, давали материал эксклюзивно газете «Сан», тем самым наживая себе врага в лице газеты «Миррор». Таким образом, мы угодили в ловушку собственной приверженности максиме Джеймса Карвилла «Скорость убивает», которая, наряду с более известной максимой «Это экономика, болван!» появилась в Литтл-Рок во время предвыборной кампании Билла Клинтона. Нам казалось, надо немедленно реагировать на каждый репортаж. В январе 2001 года подсадка на скорость повлекла второе удаление Питера Мандельсона из правительства. Мандельсон на словах обелил одного из братьев Хиндуйя [174] . Совершенно загипнотизированные прессой, мы считали себя обязанными ответить на все журналистские вопросы до 11 утра, иначе истечем кровью. Поэтому мы сгоряча, не подумавши, уволили Питера Мандельсона; нет чтобы подождать результатов полного расследования всей аферы!

174

Хиндуйя, Шричанд и Гопичанд — уроженцы Индии, владельцы многоотраслевого бизнеса. С 1990 г. пытались получить британское гражданство, но не нашли поддержки у консервативного правительства. Предложили инвестиции в «Купол Тысячелетия», за счет чего, при посредничестве П. Мандельсона, в 1999 году стали гражданами Британии.

Нас погубил именно благоприобретенный профессионализм. Ибо если политтехнология и политтехнолог стали историей, значит, битва проиграна. Невозможно сообщить свой посыл, когда он, правильно понятый, сыграет против тебя.

Конечно, ярче всего процесс отлучения новых лейбористов от медийной благодати иллюстрирует война Алистера Кэмпбелла с Би-би-си и его последующее удаление из Номера 10. Алистер перестал получать удовольствие от работы задолго до ужасного обвинения, сделанного журналистом Би-би-си Эндрю Гиллиганом [175] . Обижался он всегда лучше, чем защищался и защищал; ему не нравилось, что правительство окаменело в оборонительной позиции. Мы все глубоко возмущались пристрастной, с нашей точки зрения, подачей новостей о войнах в Косово и Ираке, практикуемой на Би-би-си; но Алистер в отличие от нас принимал все слишком близко к сердцу. Его возмущение не находило выхода. Касательно Гиллигана я сказал Алистеру, что нам необходимо подыскать лесенку, с которой Би-би-си могла бы спуститься самостоятельно, а не забивать ее до смерти; Алистер же был согласен только на нокаут. Тони сам пытался добраться до Би-би-си, через советника по стратегии Джона Бирта передал примиренческое письмо Гэвину Дэвису, стороннику лейбористов, женатому на Сью Най. Гэвин не ответил. Тогда Тони смягчил выражения в Алистеровом письме на Би-би-си, в частности, вычеркнул требование к Би-би-си принести извинения. Алистер счел, что таким беззубым письмом мы косвенно соглашаемся с обвинениями. Ответ пришел от главы отдела новостей, Ричарда Самбрука; ни об извинениях, ни о «косметических поправках» там не было и речи. Алистер в то время находился на Уимблдонском турнире; в шесть сорок пять он позвонил мне, стал спрашивать, идти или не идти ему в семь на Четвертый новостной канал опровергать обвинения. Я советовал не ходить; дескать, вспылишь, оскандалишься. Алистер не послушался. Результатом стала трагедия, которой мы могли бы избежать, Алистера же очень не хватало в Номере 10, по крайней мере мне.

175

Речь идет о программе от 23 мая 2003 года, в которой Эндрю Гиллиган фактически обвинил Блэра и Кэмпбелла в том, что официальный доклад о военной мощи Ирака содержал непроверенные слухи, выдававшиеся за факты, чтобы усилить аргументы в пользу участия Британии в операции против Саддама Хусейна.

Нельзя, однако, всю вину в прекращении дружеских отношений со СМИ сваливать на нас. У СМИ, похоже, развилось нечто вроде синдрома недержания внимания — слишком уж быстро они теряют интерес к чему бы то ни было. Приходится придавать ускорение циклам новостей. «Звездам» они создают репутации, возносят им хвалу, а затем выбрасывают на помойку — и все не за несколько лет, а за несколько месяцев. То же самое происходит с политиками. Журналисты хотят двигаться дальше, им постоянно нужен новый материал. Мы читаем и слышим не репортажи о свершившихся событиях, а прогнозы событий. Доходит до абсурда: корреспондент Би-би-си в теленовостях заслоняет собой Тони, произносящего речь, и излагает свое о ней мнение, так и не дав зрителям услышать хотя бы пару фраз из самой речи. Ошибка была наша — мы загодя выкладывали содержание речей прессе, так что речь на момент произнесения уже не считалась новостью; впрочем, когда мы прекратили эту практику, пресса вовсе перестала размениваться на наши речи. Комментарий и репортаж, во время 'oно вещи сугубо различные, теперь слились в одно целое. В ответ на активное применение правительством политтехнологий журналисты также начали вносить «дополнения» в свои репортажи.

Борьба между изданиями за сокращающуюся аудиторию и спрос на двадцатичетырехчасовые новостные репортажи повлекли неуклонное снижение качества; СМИ норовят шокировать потребителя, считают шок эффективным способом привлечь внимание. Цель — потрясти, а не показать ситуацию с разных сторон; сделать «горячо», а не пролить свет. Интервью устраиваются не для того, чтобы выслушать аргументы политика, а для того, чтобы у пронырливого журналиста появилась возможность показать себя. Он и показывает, просто лезет из кожи вон — забрасывает политика вопросами, перебивает. Такая «новая журналистика» преследует единственную цель — подловить политика на ошибке и, взяв эту ошибку за основу, состряпать пикантный заголовок. Неудивительно, что политики не желают рисковать и стараются вообще не связываться с прессой. Если же приходится — применяют максимально расплывчатые, туманные формулировки или пользуются клише в своих ответах — что неминуемо отвращает от них народ.