"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
Но не все зависит от меня, даже если я тут император. Есть целый ряд официальных протокольных мероприятий, которые невозможно и немыслимо проводить где-то в ином месте. Не могу же я, к примеру, перевезти в Марфино тронный Андреевский зал Кремля? Или Архангельский собор? Так что так или иначе, но ездить в центр мне приходилось. Причем официально, а не в образе штабс-капитана Артемьева.
Увы, «Метро-2» в это время еще не построили, равно как и метрополитен как таковой. Так что приходилось мне, в случае острой необходимости, довольствоваться наземным транспортом, рискуя собственной шкурой и обеспечивая
Было немало и альтернативных проектов, типа сооружения причальной мачты для дирижабля прямо на территории Кремля или даже мини-аэродрома вместо кремлевского плаца, но все это были прожекты, годящиеся разве что для экстренной эвакуации императора, но отнюдь не для ежедневных поездок «на работу».
– Мирные переговоры в Компьене! Германцы и социалисты Парижа сели за стол переговоров! Конец войне! Покупайте «Коммерсант»!
Я кинул монетку мальчишке. Тот ловко поймал ее на лету и, сунув мне газету, побежал дальше по улице, выкрикивая свои рекламные речевки. Выискиваю взглядом свободный столик в кофейне на Тверской площади и направляюсь туда, отметив краем глаза, как одни ребята генерала Климовича быстро перестраивают свою охранную коробочку, а другие уже сидят за столиками, стараясь не привлекать внимания окружающих ни к себе, ни тем более ко мне. Впрочем, я в глаза особо и не бросался, эка невидаль – штабс-капитан!
– Чего изволите, ваше благородие?
– Кофе, голубчик. И газеты, если есть утренние.
– Сию минуту-с. Не извольте беспокоиться.
Приказчик испарился, а я развернул «Коммерсант».
Да, и здесь писали про мир. Причем писали как о деле уже практически решенном и очевидном. Основное внимание, конечно же, уделялось начавшимся переговорам в Бресте и в Компьене. Всем было ясно – война сходит на нет. Судя по всему, такое положение, не удовлетворяя никого, одновременно устраивало всех, поскольку всем было ясно, что сил на продолжение боевых действий почти ни у кого нет. А уж про коренной перелом в войне и говорить не приходится.
В общем, идея скорейшего мира была, что называется, трендовой, и мы в борьбе за мир были традиционно впереди планеты всей. Вот и мой портрет в газете рядом с «Обращением государя императора Всероссийского», в котором официальная Москва вновь обратилась ко всем правительствам и народам планеты остановить военное безумие, сесть за стол переговоров и посвятить все силы не разрушению, а созиданию, совместной работе в интересах общества. Такая вот идеологическая отсылка к идеям служения, да и угроза извне также не осталась без прозрачного намека.
– Прошу, ваше благородие, ваш кофе и газеты. Не желаете ли чего откушать?
– Благодарю. Возможно, позже.
Человек исчез, а я, отпив кофе, взял следующую газету. Понятно, что приказчик меня не узнал – кому придет в голову, что человек,
Отдельной темой, которую увлеченно обсасывали газеты (смею надеяться, что не только российские), было мое повеление о переименовании Военного министерства в Министерство обороны Российской империи. Что свидетельствовало, по мнению прессы, о подчеркнутом миролюбии нашего Отечества и лично священной особы его императорского…
За моим плечом негромко предупредительно кашлянули. Я поднял взгляд и приметил требуемого человека.
– Господин Маршин! Вот так встреча!
Зашедший в кафе офицер оглянулся и расплылся в улыбке.
– Штабс-капитан Артемьев! Искренне рад видеть вас в добром здравии! Вы как здесь?
– Да вот, решил чашечку кофе испить. Вы где пропали? Вижу, не соврал владелец дома, когда сказал, что вас мобилизовали.
– Вы справлялись обо мне?
Маршин удивленно на меня посмотрел.
– И вы еще спрашиваете! Я же должен был проверить, хорошо ли вас приняли, ведь я вам рекомендовал эту квартиру!
– О да, благодарю вас. Квартира была прекрасной. Жаль, что долго мне в ней пожить не удалось. Меня и в самом деле мобилизовали.
Усмехаюсь.
– Да уж вижу! Теперь я вам должен честь отдавать, как старшему по чину.
Маршин раздраженно отмахнулся.
– Ах, оставьте эти глупости. Какой из меня офицер? Всего лишь зауряд! Вот вы, сразу видно, – боевой офицер, а я так, штатская штафирка, на которую напялили мундир и погоны.
– И где вы нынче? Судя по всему, вас не на фронт призвали.
Я с интересом ждал ответ на мой вопрос. От этого и других ответов зависело очень многое.
Бывший инженер АМО рассмеялся невесело.
– Право, Владимир Иванович, лучше бы на фронт определили. Там бы я хотя бы пользу приносил Отечеству.
Делаю удивленное лицо.
– Что так? В какую-нибудь дыру определили?
Мой собеседник досадливо крякает.
– Хуже! Бумажки-бумажки-бумажки…
– Важные хотя бы бумажки?
Маршин смотрит мне в глаза и серьезно отвечает:
– Вы не поверите, штабс-капитан. Бумажки важные и секретные. Как у того интенданта, который должен блюсти военную тайну, дабы неприятель не узнал численность дивизии по количеству выданного интендантом исподнего.
Мы рассмеялись. Спрашиваю между прочим:
– Так вы где сейчас остановились-то? Хотелось бы как-то встретиться еще раз-другой.
Инженер вздыхает.
– Увы, дорогой Владимир Иванович, увы. Получил предписание завтра покинуть столицу.
– Очень жаль. Далеко?
– Дело пустяковое, но дорога долгая. Так что…
Он развел руками в извиняющемся жесте.
– Надеюсь, свидимся!
– Непременно! Вернетесь в Первопрестольную, напишите мне по вот этому адресу. Мне передадут.
Зауряд-капитан Маршин прячет в карман мою бумажку, а затем, увидев кого-то, встает. Оборачиваюсь, к нам подходит молодая привлекательная барышня.
Быстро поднимаюсь и киваю головой.
– Сударыня.
А Маршин берет на себя труд нас представить.