"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
Разговор с де Валера задержал его и ему пришлось даже взять такси до библиотеки Конгресса. Войдя в корпус офиса Администрации, он привычно приветствовал первых сотрудников. Идя по галереи к старому зданию Белого дома Тумалти подумал, что даже сам этот дом спроектирован ирландцем. Пэдди всегда честно служили Америке. Он и сам по второму имени Пэдди-Патрик, и всегда старался быть честным и верным. Но идя по коридорам и поднимаясь в свой кабинет он внезапно понял, что Имон прав: у Ирландии почти не осталось времени. Вчерашние пассажи в речах, ладно бы госсекретаря, но и вице-президента, услышали не только ирландцы. Он вдруг вспомнил удивленное лицо полковника Хауса на фразе об Ирландской республике. А значит, «удивились» и англичане. Надо спешить! Надо что-то делать! Но что!? Он пока не знает, но обязательно подумает об этом сегодня.
Нью-Йорк,
(из книги Э. М. Хаус «Частные записки» в сокр., М. «ИД Сытина», 2021г., 100 экз., пер. В. А. Сергеев, виконт)
Публика не имеет никакого представления о том, что творится за кулисами. Если бы она могла увидеть авторов и декорации и то, как готовятся исторические трагедии, для публики это было бы откровением. Но я начал сверху, а не снизу… обычно делал номинальным главой кого-либо другого, чтобы мне не мешали работать те требования, которые предъявляются к председателю… Каждый председатель руководимой мной кампании наслаждался рекламой и аплодисментами в публике и в печати… после чего о них забывали в ходе нескольких месяцев… а когда начиналась новая избирательная кампания, публика и печать столь же охотно принимали новую подставную фигуру. Мне довольно быстро удалось показать себя прозорливым политстратегистом в Техасе и успешно стоять в тени не у одного губернатора. Я стремился в Вашингтон, считая, что лишь двое-трое в Сенате, и двое или трое в Палате представителей, вместе с президентом, действительно правят страной. Все остальные — только подставные фигуры… поэтому я не стремился к официальным постам, и не старался ораторствовать.
Меня заметили и дали шанс участвовать в подборе номинантов в президенты. Беда с кандидатами в президенты заключается в том, что самою подходящего для этой должности невозможно провести в кандидаты, а если это и удастся, то его не выберут. Народ редко выбирает наилучших на этот пост, а поэтому приходится продвигать того, у кого более всего шансов быть избранным, в десять лет назад самым подходящим для этого представляется Вильсон, бывший в Принстоне ректором. И мой, сделанный без личного знакомства выбор нашли успешным, а я стал советником на его губернаторской кампании.
В Вашингтоне я убедился, что у власти стоят всего несколько человек; все, находящиеся за пределами этого узкого круга, имеют очень мало значения. Я стремился проникнуть внутрь этого круга, а теперь я уже стараюсь не только быть в нём, но быть им самим … Вудро попросил меня руководить его президентской кампанией… он был выставлен кандидатом и избран, а затем переизбран подавляющим большинством голосов… а я оказался внутри волшебного круга и недалеко от дальнейшей цели. И если первый срок мне приходилось делить влияние на решения Президента с оперативно руководившим его штабом Тумалти, то, после отстранения не одобрявшего повторный брак Вильсона ирландца, я не имел в президентских помыслах больше соперников… Я затянул почти невидимую петлю вокруг людей, которая крепко их держала. Конечно моя петля была не единственной, но держащие их концы были в согласии и советовались со мной.
Но наши достижения не могут быть вечны. Того же Тумалти католическому лобби удалось вернуть в секретари, но не в друзья Президента. Эффектная, но малограмотная мисс Гальт, ставшая Вильсон нуждалась в моей опеке и не доверяла ирландцу-моралисту. На какой-то год мне показалось что даже стоящие за мной позволяют мне самому управление ниточками.
Удаление Тумалти не оставило Вудро шансов уклонится от моего радения. Тем более что я никогда не продавливал своей воли. Желая повлиять на президента, как и на всех других, я всегда старался внушить им, что заимствованные у меня мысли были их собственными. Обычно, если говорить правду, они вовсе не принадлежали мне самому … самое трудное в мире, это проследить источники любой идеи. Мы часто считаем собственными идеи, которые мы в действительности подсознательно восприняли от других.
За внутренней борьбой я тогда проглядел облачко, которой вскоре выросло в шторм приближающийся из дали. Прекрасно составленный мной и моими единомышленниками план сначала дал осечку в России, потом дал вторую, а потом за океаном всё стало катится в тартарары. Видно именно тогда доверие ко мне и влияние моё дали трещину.
Прошедшая война не сильно затронула Америку. С нашего берега бойня в Европе казалась верным шансом необременительно получить куш и снять лишние
Мне хватило полугода, чтобы понять, что мои карты путает новый русский император Михаил. Его действия были выверенными и при этом всякий раз для меня неожиданными. Я не мог их понять или просчитать. Создавалось чувство что в порядочном клубе оказался опытный шулер за столом. Письма посла Джерарда [315] приоткрывали и снова запутывали эту тайну. Мы потратили несколько лет чтобы понять кто, вступив в игру, порушил «план Хауса».
Мы не много в том преуспели. Но я укрепился в бытующей среди англичан мысли, что остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна — Сибирь, а остальные — поделенная европейская часть страны. Но сейчас это ни в моей, и я даже не представляю в чьей власти.
315
Джеймс Джерард — посол САСШ в Единстве 1917-1921г.г.
Осенью 1917 моё великолепное положение, в котором очень нетрудно, не неся никакой ответственности, сидеть с сигарой за стаканом вина и решать, что должно быть сделано было поколеблено. Не занимая государственной должности на предварительную конференцию в Ялту, я не попал. Формально виноваты в том были русские, выставившие строгие требование к участникам «в связи с мерами обеспечения безопасности». Но ревновавший к моему реальному статусу госсекретарь Лансинг не был предупредителен в том, чтобы предоставить мне статус формальный. Как частное лицо я не получил визы и остался вне делегации. Я рассчитался потом с гордецом. Но действительную причину своих бед осознал только в Стокгольме.
Моими соратниками по группе «Исследование» была проделана большая работа по подготовке Европейского Мира. Если контакты в России были порушены, а с Парижем и Римом расстроены, то с маркизом Саиондзи, и сэром Морисом Хэнки мы успели подготовить, как казалось тогда, эффективную стратегию. Но, с настояния императоров Михаила, Виктора и Вильгельма, всё решалось «на высшем уровне». И если Хэнки бывшего секретарём британского Кабинета ещё допускали на встречи технической группы, но нас с маркизом, как частных лиц обеспечили фактически гостевым пропуском. Мы сумели иногда действовать неформально, но в целом нашими предложениями манкировали. На светских раутах маркизу случалось быть в компании легатов Великих Домов. Но в присутствии Джона Рокфеллера-младшего мне и здесь пребывание было «не по статусу». Честно сказать я никогда при внешнем спокойствии не был так внутренне зол. Но злость — плохой советчик.
Незадолго до подписания Мира мне выпало встретится с императором Михаилом. Встретится ритуально, на общем приеме. На беседу с частным лицом у него не нашлось времени. Хотя он и пригласил меня позже прибыть в Россию, я до сего дня так им и не воспользовался. Собственно, и того мимолётного знакомства мне хватило чтобы понять, что при упоминании Михаила заставляет судорожно подбирать слова опытного Джерарда и превращает в застывшего бандерлога юного Липпмана [316] . Я давно не замечаю большинства копошащихся вокруг, а на политиков смотрю как на жуков смотрят профессиональные энтомологи. Но посмотрев глаза Михаилу я ощутил себя энтомологом, встретившим Каа. На меня смотрели как на редкого жука, давно подколотого в коллекции. Впервые я встретил взгляд, который, как кажется, видит намного дальше чем я. Мне было трудно, но я не впал в ступор и не спрятал взгляд. Но я тогда понял, что не знаю никто это, ни что с этим делать.
316
Уолтер Липпман — известный американский журналист, писатель, социальный философ