Новый Мир (№ 1 2005)
Шрифт:
Как только родилась у Николая девочка, он перестал ходить к проституткам. Он теперь считал это совершенно невозможным. Ведь они, если разобраться, тоже девочки.
Николай пытался представить себе некоторые слова в доступных кинообразах.
“Зачем?” — это удар лбом в толстую высокую каменную стену.
“Почему?” — это степь без конца и края. Ветер несет по степи пыль, и зеленая, с высушенными
“Когда?” — это тяжелые удары сердца. Сердце бьется через равные промежутки времени, а ты со страхом ожидаешь момента, когда стук его начнет замедляться.
Николай непонятно почему ненавидел наркоманов и гомосексуалистов. Однажды он попытался сам себе это объяснить. Наркоманы, к примеру, были просто отвратительными. Кстати, часто получалось следующим образом: общается Николай с человеком, тот ему нравится. А узнает, что человек этот наркоман, — сразу начинает его ненавидеть. Резко. Без плавного перехода. Что касается голубых, Николай не понимал, как можно заниматься такой гадостью.
Кого Николай ненавидел лютой ненавистью, так это охотников и рыболовов. По его мнению, это были настоящие ублюдки и уроды. Убийство животного было поступком еще более отвратительным, чем убийство человека. И хотя один знакомый охотник убеждал Николая: “Ты не понимаешь, это борьба на равных. Или я медведя, или он меня...” — Николай с большим удовольствием взял бы ружье, с которым этот умник “на равных” ходил на мишку, и всадил бы охотнику заряд прямо в тупой лоб.
Рыболовов Николай наказал бы не так жестоко. Достаточно швырнуть их всех скопом в ледяную воду. Пусть барахтаются.
— Ты по ночам на иврите говоришь, — сказала Николаю жена.
— Чего?
— Во сне.
— А почему ты решила, что на иврите?
— Какая-то смесь немецкого с арабским. Я так поняла, это иврит. Ты очень быстро на нем разговариваешь.
— Тебе не показалось?
— Нет, точно. Раз в три месяца примерно. Я в эти моменты не сплю. Всегда хочу какую-нибудь фразу запомнить из того, что ты говоришь. Но не могу. Надо бы диктофон ставить на ночь каждый раз.
“Какой иврит? — подумал Николай. — Я по-русски-то днем не очень хорошо...”
В итоге Николай сел и написал серьезный и откровенный труд о своей жизни. Можно сказать, исповедь о проблемах личного характера. Напечатал на компьютере. Потом решил сохранить на дискете, а дискету отнести Ситнику на работу и распечатать. Принтер у Николая печатать отказывался. Перебросив текст на дискету, он автоматически стер его в компьютере. Затем для верности открыл сохраненный на дискете файл. Там кроме двух первых предложений ничего не было.
Когда Николай понял, что текст
— Ну и что? — сказала жена спокойным голосом. — Ты все вспомнишь. Сядешь и заново все напишешь.
— Ты не понимаешь! — закричал Николай.
— Вспомнишь, — стояла на своем жена. — Ты же талантливый.
Николай сел за компьютер и начал лихорадочно печатать. Слово за словом. И надо же — вспомнил.
Прозрачный покой
Его привел ко мне Андрюшатик (Андрей Эльдаров), великий искусствовед дружбы. Этого не хватало, чтобы с утра в мой хламовник ввалились двое с бутылкой и гитарой! Правда, с любимыми мною строчками:
Так по камешку, по кирпичику
Растащили весь этот завод!
Голоса у него, как положено барду, не было. Внешности артистической тоже: слеплен он был как снеговик, с лысиной вместо ведра, с отпавшей морковкой. Бардовскую песню и гитару я в принципе не любил, отпев свое еще до оттепели у альпинистских костров. И вдруг…
Я дядю своего люблю.
Он может управлять аэропланом,
И делать в небе мертвую петлю,
И в белых брюках драться с хулиганом.
Столько дореволюционности было в этих строках, словно окно в моей кухне помыли… “Я из тех Салтыковых, из которых Салтычиха, а не из тех, из которых Щедрин!” — с гордостью хвастался мне впоследствии он. Отец его разводил тонкорунных овец в Аскания Нова. Сергей же был профессиональный переводчик с французского и принципиальный москвич.
Он учил меня Москве. Он знал в ней каждый камень и каждую дырку.
Я полюбил его поэзию с первой строчки. Именно поэзию, а не песню. Хоть петь он начал еще в 1954 году, до моды.
“Какой смелый поручик Фет!” — очень я люблю это смелое высказывание о поэзии. Чтобы написать “рояль был весь раскрыт”, надо и впрямь быть смелым.
“Ананасы в шампанском” тоже требуют храбрости.
Вертинский — это принципиальность, а не манера.
Салтыков не боялся “говорить красиво”. И это оказалось его право.