Новый Мир (№ 1 2005)

Журнал Новый Мир

Как только родилась у Николая девочка, он перестал ходить к проституткам. Он теперь считал это совершенно невозможным. Ведь они, если разобраться, тоже девочки.

 

Николай пытался представить себе некоторые слова в доступных кинообразах.

“Зачем?” — это удар лбом в толстую высокую каменную стену.

“Почему?” — это степь без конца и края. Ветер несет по степи пыль, и зеленая, с высушенными

верхушками трава пригибается к земле.

“Когда?” — это тяжелые удары сердца. Сердце бьется через равные промежутки времени, а ты со страхом ожидаешь момента, когда стук его начнет замедляться.

Николай непонятно почему ненавидел наркоманов и гомосексуалистов. Однажды он попытался сам себе это объяснить. Наркоманы, к примеру, были просто отвратительными. Кстати, часто получалось следующим образом: общается Николай с человеком, тот ему нравится. А узнает, что человек этот наркоман, — сразу начинает его ненавидеть. Резко. Без плавного перехода. Что касается голубых, Николай не понимал, как можно заниматься такой гадостью.

Кого Николай ненавидел лютой ненавистью, так это охотников и рыболовов. По его мнению, это были настоящие ублюдки и уроды. Убийство животного было поступком еще более отвратительным, чем убийство человека. И хотя один знакомый охотник убеждал Николая: “Ты не понимаешь, это борьба на равных. Или я медведя, или он меня...” — Николай с большим удовольствием взял бы ружье, с которым этот умник “на равных” ходил на мишку, и всадил бы охотнику заряд прямо в тупой лоб.

Рыболовов Николай наказал бы не так жестоко. Достаточно швырнуть их всех скопом в ледяную воду. Пусть барахтаются.

— Ты по ночам на иврите говоришь, — сказала Николаю жена.

— Чего?

— Во сне.

— А почему ты решила, что на иврите?

— Какая-то смесь немецкого с арабским. Я так поняла, это иврит. Ты очень быстро на нем разговариваешь.

— Тебе не показалось?

— Нет, точно. Раз в три месяца примерно. Я в эти моменты не сплю. Всегда хочу какую-нибудь фразу запомнить из того, что ты говоришь. Но не могу. Надо бы диктофон ставить на ночь каждый раз.

“Какой иврит? — подумал Николай. — Я по-русски-то днем не очень хорошо...”

В итоге Николай сел и написал серьезный и откровенный труд о своей жизни. Можно сказать, исповедь о проблемах личного характера. Напечатал на компьютере. Потом решил сохранить на дискете, а дискету отнести Ситнику на работу и распечатать. Принтер у Николая печатать отказывался. Перебросив текст на дискету, он автоматически стер его в компьютере. Затем для верности открыл сохраненный на дискете файл. Там кроме двух первых предложений ничего не было.

Когда Николай понял, что текст

пропал, ему стало очень нехорошо. Он покрылся испариной. Сердце сорвалось и повисло на ниточке. Николай от ярости и бессилия даже вырвал у себя небольшой клок волос. Слабыми пальцами набрал рабочий телефон жены. Стал причитать, жаловаться на судьбу, чуть ли не плакать.

— Ну и что? — сказала жена спокойным голосом. — Ты все вспомнишь. Сядешь и заново все напишешь.

— Ты не понимаешь! — закричал Николай.

— Вспомнишь, — стояла на своем жена. — Ты же талантливый.

Николай сел за компьютер и начал лихорадочно печатать. Слово за словом. И надо же — вспомнил.

Прозрачный покой

Его привел ко мне Андрюшатик (Андрей Эльдаров), великий искусствовед дружбы. Этого не хватало, чтобы с утра в мой хламовник ввалились двое с бутылкой и гитарой! Правда, с любимыми мною строчками:

Так по камешку, по кирпичику

Растащили весь этот завод!

Голоса у него, как положено барду, не было. Внешности артистической тоже: слеплен он был как снеговик, с лысиной вместо ведра, с отпавшей морковкой. Бардовскую песню и гитару я в принципе не любил, отпев свое еще до оттепели у альпинистских костров. И вдруг…

Я дядю своего люблю.

Он может управлять аэропланом,

И делать в небе мертвую петлю,

И в белых брюках драться с хулиганом.

Столько дореволюционности было в этих строках, словно окно в моей кухне помыли… “Я из тех Салтыковых, из которых Салтычиха, а не из тех, из которых Щедрин!” — с гордостью хвастался мне впоследствии он. Отец его разводил тонкорунных овец в Аскания Нова. Сергей же был профессиональный переводчик с французского и принципиальный москвич.

Он учил меня Москве. Он знал в ней каждый камень и каждую дырку.

Я полюбил его поэзию с первой строчки. Именно поэзию, а не песню. Хоть петь он начал еще в 1954 году, до моды.

“Какой смелый поручик Фет!” — очень я люблю это смелое высказывание о поэзии. Чтобы написать “рояль был весь раскрыт”, надо и впрямь быть смелым.

“Ананасы в шампанском” тоже требуют храбрости.

Вертинский — это принципиальность, а не манера.

Салтыков не боялся “говорить красиво”. И это оказалось его право.