Новый Мир (№ 2 2008)
Шрифт:
— Пока еще ты нам не мешаешь. Наоборот, ты вышла кстати.
Виталий приветствовал Поликсену на свой легкомысленный манер:
— Кланяюсь деве, сошедшей с ложа.
— Мог бы и помолчать, бесстыдник, — сказала женщина.
Бард возразил:
— Будь я бесстыдник, я бы сказала: привет тебе, еле сошедшей с ложа.
— Он спит? — спросил Поликсену Нестор.
— Должно быть, — ответила Поликсена, — он
— Да, разумеется, — промолвил Нестор едва улыбнувшись.
— И что нам скажет жена о муже? — чуть напряженно спросила Зоя.
— А что ей сказать вам? Муж есть муж, — пожала плечами Поликсена.
— Но муж, который так долго отсутствовал, — не просто муж, он уже мужчина, — поправила Поликсену Зоя.
— Не спорю, — откликнулась Поликсена. — Но этот мужчина устал в дороге.
— Женщина, — хмуро сказал Пал Палыч, — мне нужно понять совсем другое: хочет твой муж остаться с нами?
— С вами — не знаю. Со мною — хочет.
— Ты это знаешь? — спросил Пал Палыч.
— Каждым местечком. — Она улыбнулась.
— Ну что же, невестка, пойди погуляй, а мы вернемся к делам государства, — сказал Пал Палыч. — Ты помогла нам. Итак. Продолжим. Пришла минута, когда мы должны принять решение. Сосредоточьтесь и объявите: дадим мы дожить Сизову век при том, что знаем его наклонности? Забудьте о том, что Сизов — мой сын. Тут речь о спокойствии Итаки. Пусть, как всегда, начнет наш доктор. Наш моралист, Асклепий, наш праведник. Итак. Вы сказали, что вам все ясно.
— Мне ясно. Мне тяжело, но ясно, — с достоинством подтвердил Чугунов. — И чем мне яснее, тем тяжелей. Приятно говорить то, что думаешь, но пусть я и говорю то, что думаю, мне неприятно. Скверно и тошно. Я представляю в нашем Совете самую добрую из профессий. Главный завет ее: не навреди. Естественно — не навреди Итаке. Сын председателя Совета отравлен. Не долгим своим скитальчеством. Скитался и наш отец Одиссей. Отравлен навязчивой идеей. Он видит себя орудием истины, он должен поднять этот мир из грязи, вернуть в вертикальное положение. Имеем дело с опасно больным, который не будет сидеть на месте, который однажды — пусть против воли — сюда приведет чужих людей. Я выношу свое решение. Итак: он должен быть успокоен.
Он сел, опустив свинцовые веки. Они прикрыли его глаза, горевшие грозно и непримиримо.
Пал Палыч с сердечной улыбкой сказал:
— Благодарю вас за вашу честность и преданность интересам Итаки. Теперь — Виталий. Что скажет нам ее златоголосый любимец?
Виталий коснулся послушных струн длинными пальцами виртуоза:
— Да я уже сказал, господа. Мы сами придумываем проблемы, чтобы проблемы нас гнули в рог. Национальная традиция. Сизов — итакиец. Он — сын отечества. Он здесь родился и обладает неоспоримыми правами. Кроме того, он любит женщину. Женщина знает, когда ее любят. Стало быть, он никуда не денется.
— Какая беспечность и легкомыслие! — сказал раздосадованный терапевт.
—
Нестор приветливо улыбнулся:
— Присоединяюсь к поэту. Я убежден, что Сизов настранствовался. Его привела к нам тоска по оседлости.
Зоя спросила:
— Хотела б я знать, на чем покоится убежденность?
— Она покоится на Поликсене, — откликнулся Нестор.
— Мужской цинизм.
— Возможно, — согласился с ней Нестор. — Но это цинизм здоровый. Сочный. Аттический. Теплолюбивый. Спросите у главного терапевта. В этом цинизме нет озлобленности и уж тем более извращенности. Ему не сопутствуют ни досада, ни плоская самодовольная поза, свидетельствующая о неполноценности. Это цинизм, полный жизни. Он прост, как правда. В нем ощущаешь оптимистическое начало.
— Заслушаешься, — сказал Пал Палыч. — Эпикурейский взгляд на вещи. Я тоже надеюсь на Поликсену. Второй раз она своего не упустит. И, надо сказать, я ей благодарен. Да, там, где женщина, там Итака. Итака сама по себе есть Женщина, любезная усталому путнику.
Он сделал паузу и улыбнулся.
— Ну что же, пора подбивать итоги. Наша сплоченная команда — отнюдь не машина голосования. Сшибаемся, полемизируем, спорим, но — вырабатываем консенсус. Зоя, тебя это удивит, но возраст обострил мою зоркость. Я вижу, до чего тебе тягостно принять решение…
— Да, мне тягостно, — сказала Зоя. — Но я готова.
— Ценю твое мужество, смелая женщина, но так уж и быть, я тебя порадую, — отечески сообщил Пал Палыч. — Я добавляю свой старческий голос к гуманистическому баритону нашего Нестора да и к тенору сладкопевучего менестреля. Стало быть, три голоса есть, и ты избавлена от обязанности вынести приговор человеку, который оставил след в твоей жизни.
Зоя хотела ему ответить, но помешал хрипловатый басок вышедшего из дома Сизова:
— Ты где, Поликсена?
Она появилась почти мгновенно. Как будто ждала этого тревожного зова.
— Что с тобой?
Он сказал виновато:
— В общем-то ничего ужасного. Я видел сон. Что я просыпаюсь и не нахожу тебя рядом.
Она сказала:
— Такое с тобою уже случалось — в последние годы. Точнее — в последние двадцать лет.
— Однако на сей раз ты убедился: жена твоя здесь, никуда не делась, — отечески улыбнулся Пал Палыч. — Я вижу, что оказался прав. Что Поликсена — надежный якорь. Так что же, сыночек, дадим тебе шанс? Всякие странствующие рыцари, нет спора, симпатичный народец. Но важно, чтобы они очнулись. Странствовал наш отец Одиссей, странствовал Дон Кихот из Ламанчи. Но первый — по капризу богов, второй же — в помраченье рассудка. Однако случаются пассионарии, которых разумней держать на цепи, на них башмаков не напасешься. И ежели ты — один из них, то я помочь тебе не смогу, не вправе подвергнуть Итаку риску.