Новый Мир (№ 2 2008)
Шрифт:
Тоскливо морщась, Абдулвахид снова потер ладонью грудь под халатом. Верно говорят: от плохих мыслей душа болит.
Он без охоты расстелил нечистую тряпицу, служившую ему дастарханом, и протер касу2 полой рубахи. Достал из коробки два вялых огурца. Вынул из холщового мешка сухую лепешку.
Собаки сидели метрах в пяти от очага.
Подросший щенок нетерпеливо переминался, иногда издавая тонкий скулеж. Пару недель назад Абдулвахид обрубил ему хвост и уши, и теперь голова у него была круглая,
— Эх, собака, собака! — укоризненно сказал Абдулвахид, вспомнив тот день, когда она ощенилась. — Вот кабы ты была овцой... семерых бы ягнят приносила... цены бы тебе не было, собака...
Сука смущенно отвела взгляд. Она уже забыла, как гордилась совершённым, как хотела показать человеку свое завоевание в его полной красе; и как потом отчаянно лаяла, с каким злобным хрипом припадала на передние лапы, бросаясь на речной бурун, сглотнувший детенышей...
Абдулвахид почмокал сухими губами.
Щенок тут же сорвался с места, подбежал, сунулся мордой в колени.
— Ну вот, Паланг3, — сказал Абдулвахид, трогая ухо. — Все зажило, видишь. А ты визжал... — Он ласково потрепал щенка по загривку. — Скоро большой вырастешь... Правильно я тебя оставил... Вон какие лапищи у тебя... Будешь здоровый, как барс... даже как тигр... Ну, иди, иди...
Помедлив, с усилием разломал лепешку. Хотел откусить, да так и не собрался. Вместо того одну половину кинул суке, другую — щенку.
Наплюхал в касу немного похлебки, поднес было ко рту ложку — и не смог. Вяло отставил еду, посидел, глядя на багровую кайму над горами, где скрылось солнце. Небо над головой стремительно чернело. Неудержимо захотелось лечь.
Абдулвахид кое-как перебрался под навес…
Три дня сука сторожила тело, лаяла и бросалась, когда воронье подбиралось слишком близко.
Щенок тоже отважно тявкал.
Потом приехал грузовик.
2
Анвару было лет пятнадцать, когда отец, вернувшись с летовок, привез щенка. Чабаны сказали, что покойный Абдулвахид называл его Палангом и говорил, что из этого смешного увальня должен вырасти очень хороший пес.
Отец решил поселить щенка в дальнем конце двора — на цепи у отхожего места.
Анвар возмутился.
Они спорили, стоя возле умывальника, а Паланг сидел между ними, задрав голову и озадаченно поглядывая то на одного, то на другого.
— Да перестань! — сердито говорил отец. — Это собака! Понимаешь? — собака! Что за глупость! Может, ты и баранов в дом потащишь?!
Мать тоже ворчала:
— Вечно у тебя какие-то фантазии! Выдумщик какой! Все смеяться будут...
— При чем тут бараны?! Почему смеяться?!
В конце концов именно мама сказала какие-то совсем, казалось бы, незначительные слова, но почему-то именно после них отец с досадой махнул рукой — и согласился.
Их неказистый дом пристроился на окраине большого кишлака Сари-Санг, прихотливо разбросавшего свои сады и кибитки на пологом предгорном склоне у обрыва к реке. Внизу вдоль берега петляла асфальтированная дорога. Если смотреть на нее от школы, то грузовики и легковушки, что мчались влево, часа через два должны были скатиться в дымную котловину Хуррамабада. Те же, что ехали вправо, готовились встретиться с перевалами и серпантинами Памирского тракта.
Анвар рос обычным деревенским мальчишкой. Или не совсем обычным, что ли... Короче говоря, из тех, которым окрестности родного села представляются целокупной вселенной и никакой дальний мир не соблазнит покинуть этот, свой и близкий.
Он никогда не бывал в Хуррамабаде и равнодушно выслушивал восторженные рассказы о чудесах большого города. В райцентр попадал считанные разы. Пыльные перекрестки заштатного городка, более всего похожего на непомерно разросшийся кишлак, наводили на него смутную тоску. Вернувшись домой, он чувствовал облегчение.
Здесь все было знакомым, близким.
Дорога повторяла изгибы речного берега, а потом пряталась за крутой лобовиной горы Шох. Если обогнуть гору поверху, попадешь в соседний кишлак — Хавар. Первое перед горой ущелье называлось Дровяным. Забиравшаяся по нему тропа выбегала в конце концов на широкое плато, заросшее дикими садами. Осенью туда ходили за хворостом и сладким боярышником. Весной поверх свежей зелени кипела розовая и белая пена сумасшедшего цветения, ветер нес запах, от которого пьянели даже ослы. Окрестные склоны были сплошь покрыты лопухами кисло-сладкого ревеня. Чтобы накопать сахарного корня солодки, нужно было держать путь за ручей Сиёруд. Тюльпанов больше всего было на Гульдаре. А самая крупная фисташка росла в урочище Шодхарв.
Собственно говоря, так и горожанин живет. Он знает, за каким углом расположена булочная, а за каким — аптека; где можно купить свежий хлеб и в какой сберкассе не бывает очередей.
Вот и Анвар свободно распоряжался близкими и дальними окрестностями своей скромной родины, которую не разглядишь на школьном глобусе, — хоть бы даже на взгляд пришельца они и представляли собой совершенно дикие места.
Между прочим, построить будку — это дело оказалось совсем не шуточным. Во-первых, досок в ту пору уже было днем с огнем не достать. А во-вторых, кто позволит расходовать хорошие доски на подобные пустяки, когда того и гляди сарай на голову повалится?