Новый Мир (№ 2 2010)
Шрифт:
«Здесь возможности поэзии заканчиваются; здесь, как это ни печально, усмотреть гармонию невозможно» , — пишет автор трактата о поэзии. Впрочем, нет. Не совсем так. Потому что есть в этой книге, говоря словами Набокова, некий «особый поэтический смысл (когда за разум зашедший ум возвращается с музыкой)».
Борис ЛОКШИН
Нью-Йорк
«Ниже нас только адское пламя»
«НИЖЕ
Г е р м а н С а д у л а е в. Таблетка. М., «Ад Маргинем Пресс», 2009, 384 стр.
Г е р м а н С а д у л а е в. AD. М., «Ад Маргинем Пресс», 2009, 400 стр.
А л е к с а н д р С н е г и р ё в. Нефтяная Венера. М., «АСТ»; «АСТ Москва», 2008, 288 стр.
Фигуры Германа Садулаева [1] и Александра Снегирёва в современном литературном процессе, казалось бы, сложно связать друг с другом. Разница в возрасте не столь велика, но авторы находятся в разных «весовых категориях»: успешный представитель «поколения тридцатилетних», которое пытается как-то заявить о себе и предстать одним целым, и молодой прозаик, только начинающий свой путь в большой литературе. Садулаев целиком и полностью «раскручен» издательством «Ad Marginem», за Снегирёва же недавно взялось «АСТ». Книги Германа Садулаева — давние и частые гости лонг- и шорт-листов наиболее престижных российских премий, Снегирёв же — лауреат «Дебюта», тоже влиятельной премии, но отмечающей скорее талант автора и успешное начало его творческого пути.
Впрочем, именно премиальный сюжет 2009 года связал двух авторов: их романы попали в число шести финалистов премии «Национальный бестселлер». Ни Снегирёву, ни Садулаеву завоевать «Нацбест» не удалось, но присутствие «Таблетки» и «Нефтяной Венеры» в числе лучших книг года по версии жюри «Национального бестселлера» любопытно. Почему критики обращают внимание и на историю личной драмы тридцатилетнего архитектора, отца дауна, и на эпизод из жизни менеджера среднего звена, описанный в «Таблетке»? Представляют ли книги разнообразие современной литературы и ее открытость для различных социальных явлений или тексты в чем-то схожи и этим общим могли заинтересовать экспертов?
Наиболее очевидное и заметное сразу сходство двух произведений — главные герои романов. Максимусу Семипятницкому из «Таблетки» тридцать пять, а Федору Овчинникову из романа Снегирёва — тридцать один. Люди одного поколения, они находятся на разных этажах одного социального уровня, если использовать классификацию Семипятницкого. Самого себя он причисляет к lower middle, самому дну «среднего класса», а архитектор средней руки Овчинников, судя по описанию в «Нефтяной Венере» его жизни до смерти родителей, попадает в разряд upper middle, «успешных», презирающих таких, как Семипятницкий. Впрочем, значение общественного положения для героя Снегирева практически нулевое, тогда как для Максимуса это тема постоянных размышлений и философствований. Но вот что действительно сближает героев, так это склонность к постоянному монологу о высшем и частому диалогу непосредственно с ним.
В «Нефтяной Венере» герой внезапно остается с сыном-дауном на руках, причем от ребенка он отказался после его рождения, пятнадцать лет назад. Федор Овчинников воспринимает это сначала исключительно как наказание (и несправедливое). Его «наезды» в адрес высшей силы, которые герой часто позволяет себе в начале романа, представляют собой результат очень запутанного комплекса отношений с Богом при отсутствии подлинной веры. И на протяжении повествования герой эволюционирует как раз в направлении настоящей веры, которую обретает после гибели сына. В конце романа Федор молится у гроба своего ребенка, благодаря Бога за то, что Ваня был в его жизни. Последняя же страница — монолог героя, в котором он говорит об обретении свободы «от ВСЕГО», которое стало возможно благодаря сыну: «Ваня пришел в мою жизнь и провел меня за руку по этому пути. А теперь отпустил. Теперь я СВОБОДЕН...»
Максимус
Начинается роман с рассказа Максимуса о том, как он «дважды посрамил врага рода человеческого и спас свою вечную душу»; в предпоследней главе «внешней» части, «Escape», герой получает «полные легкие наркотического воздуха свободы и неизвестности», но «самое главное» начинается как раз после того, как Семипятницкий покинул офис. За этим следует четвертая часть романа, озаглавленная «Мак», в которой герой рассказывает о подписании контракта с дьяволом.
История Федора Овчинникова — частная драма, которая может произойти с кем угодно. Его размышления о Боге — сначала просто следствие отторжения новой жизни, в которой появился сын-даун, сломавший Федору карьеру и личную жизнь. Путь этого героя — обретение после гибели сына новой жизни, в которой он будет свободен от страхов обычного человека. Федор рассказывает свою историю, не делая обобщений в отношении человека вообще. Семипятницкий же — принципиально другой герой. Он и оперирует совсем другими категориями в размышлении о высшей силе: у Овчинникова эмоции стоят гораздо выше логики, а Максимус спокойно рассуждает о душе и сделке с дьяволом: «Что такое твоя душа и зачем она тебе — ты и сам не знаешь. Зато дьявол, дьявол знает, кому и зачем она нужна».
Оба героя находятся в атмосфере безверия и своеобразной не только бого-, но и всеоставленности. В «Нефтяной Венере» это опять же не показано как общественная ситуация: это важно лишь для главного героя произведения. Снегирёв не ищет героя в обществе, он пишет историю одного человека, которая может случиться с каждым. И автор дает своему герою выход из этой ситуации: сын-даун коренным образом меняет жизнь Федора Овчинникова. Что касается Садулаева, то фактически выход Семипятницкого в «Таблетке» — это контракт с дьяволом на роман, написанный героем. Но в романе не раз подчеркивается, что это тоже выход. Семипятницкий ставит Бога, дьявола и судьбу в один ряд, для него важнее вообще обратиться к чему бы то ни было, чтобы выбраться из мира офиса. Распорядиться своей душой так, как герой «Таблетки», куда важнее, чем просто продолжать жить, не задумываясь, постоянно «догоняясь» в том или ином виде розовыми таблетками без вкуса и запаха. Семипятницкий говорит о своей общественной страте: «Ниже нас только адское пламя», но это не только и не столько определение социального статуса, сколько экзистенциального. В ситуации, когда «для большинства основной экзистенциальный вопрос звучит сегодня так: „Ходить на работу в офис или послать все к черту?”» вместо шекспировского «быть или не быть?», Семипятницкий выбирает второе не только формально (увольняясь из офиса), но и посылая к черту свою душу. В «Таблетке» герой, ниже которого только ад, проваливается туда, поскольку это не так невыносимо, как балансировать на уровне lower middle.
Странно, что «Таблетку» нередко ставили в один ряд с «офисной прозой» Сергея Минаева. Роман Садулаева — не констатация общественной ситуации, в которой героем нашего времени становится «ненастоящий человек». Минаев дальше этого не пошел: заявил в романе «Духless», что от всей души хочет повышения качества стереотипов массового сознания (Монти Пайтон вместо Петросяна и т. п.), да и был таков. Тогда как Садулаев проделал работу совершенно другого порядка — уже на страницах «Таблетки» его герой в ситуации полного «духless»’а делает выбор, разрешает свой внутренний конфликт, а не наблюдает со светлой печалью за сложившейся общественной ситуацией.