Новый Мир (№ 3 2008)
Шрифт:
Она вышла из студии и направилась, сжимая сумочку, в которой лежал белый плотный конверт, к остановке.
Через две недели он не позвонил.
После работы она не выдержала и поехала к салону. Войти не решилась. Спряталась за газетным киоском. За широкой стеклянной дверью горел свет, она знала, что там сидит охранник и, наверно, читает газету, и всякий вошедший говорит ему, куда идет. “В салон”. — “Третий этаж”. Что там еще было, кроме салона? Турагентство, нотариальная контора, какие-то
Леха вышел из стеклянной двери около восьми, она уже думала, что его там нет, и, если бы он не появился, она простояла бы до ночи. Леха вышел, посмотрел на низкое небо и направился к своей машине.
Он давно уехал, а она все не отступала от киоска.
Народ схлынул, и автобус был почти пустой. Она смотрела в окно. Дождь начался, капли чертили линии по пыльному стеклу. Зазвонил телефон, она выхватила его из сумочки как оружие, из которого будет сейчас выстрел.
— Все готово, — сказал Леха.
— Все?
— Увидите.
Белые крахмальные скатерти пришпилены к столешнице — от ветра. Салфетка улетает.
Она сидит за столиком в светлой кофточке, пьет кофе, чашка белая, сияющая, с ослепительным золотым ободком. Она смотрит вниз, на море.
Вадим Сергеевич сидит напротив нее. Смотрит на нее. На нем рубашка с распахнутым воротом, волосы растрепаны ветром.
— Где вы достали эту кофточку? — спросила Леху.
— В Интернете.
— Как вы думаете, она дорогая?
— Не знаю. Оставить вам ссылку?
Улочка, мощенная белым камнем. Катит мотоциклист. Пешеходы прижимаются к стенам. Они стоят в арке. Вадим Сергеевич положил руку ей на талию. За ними аквамарином светится море. Справа от арки — сувенирная лавка: ракушки, бусы, магниты, керамика. Бусы у нее на шее — из такой лавки, круглые бусы из прозрачного камня, они очень ей идут.
— Где бы такие достать?
— А вы зайдите в “Подарки” на Московской.
Вадим Сергеевич за рулем. Из окна открываются пропасть, скалы, на вершине стоят сосны, черные на фоне неба. Она сидит возле Вадима Сергеевича. Ее внимание захвачено космическим видом из окна. В глазах — безумный восторг.
— Где вы мне такие глаза достали?
— Само вышло. На фоне такой красоты.
Где они, не очень понятно. Скорей всего, в гостиничном номере. Полумрак. Они стоят, тесно прижавшись друг к другу. В зеркале отражается его голая спина. Они целуются.
— Возникает вопрос: кто снимал? — говорит она Лехе.
— Какая разница?
— Тогда получается, что мы позируем, это фальшиво.
—
Она молчит, смотрит. На отражение голой спины в зеркале. Ее спина размыта, прямо перед объективом, не совсем в фокусе. Губы полураскрыты, волосы откинуты его рукой.
— Пусть, — решает она. — Ладно.
Леха сказал:
— Не хочу вам голову морочить, эксперт сразу поймет, что это подделка.
— Подделка?
— Ну разумеется. Я, конечно, мастер, но всего не предусмотришь, во-первых; во-вторых, половина здесь додумана, не так много у меня было исходного материала. Так что вы поосторожнее с этим делом. На испуг еще можно взять, а что-то серьезное лучше не надо. И, если что, я дам показания.
— Какие?
— Что это фальшивка, что я ее изготовил по вашей просьбе и все такое.
— Думаю, до этого дело не дойдет.
— Хотелось бы.
Она никому и не собиралась показывать эти снимки. Они лежали у нее в альбоме. Иногда она доставала и смотрела, как чудесно они провели с Вадимом Сергеевичем эти семь дней в Хорватии. Бусы у нее лежали в шкатулке, иногда она брала их в руки, перекатывала. Светлая кофточка висела в шкафу. Ни разу она ее не надела — здесь.
Вадим Сергеевич работал этажом выше, встречались они в основном в столовой. Иногда в лифте. Как-то раз она увидела его с женой и детьми в парке. Поздоровались. У нее сжалось сердце, ей показалось, он задержал на ней свой взгляд. Глаза у него были серые.
Прощание
В глухом мраке, под землей, под чугунной плитой. Плита опускается медленно и неотвратимо, как в рассказе Эдгара По. Чем тише сидеть, тем тише она будет опускаться. Глядишь, и не придавит, не заметит, не успеет, всему свой срок, а ей — один год, три месяца и две недели, если считать с сегодняшнего утра. Так думала, идя от метро просторной обледенелой улицей.
Она не спешила, время у нее было. Через голый сквер перешла на другую сторону. Ветер шумел в черных ветвях.
Зашла в гастроном. Он был как привал в дальней дороге, лучшая часть путешествия, роздых перед предстоящим. В кафетерии она брала кофе и бутерброд с колбасой. В те, давние уже, времена кофе в таких кафетериях наливали в граненые стаканы, и был он с молоком. Бутерброд стоил десять копеек, кофе — двадцать. Она несла свой стакан к высокому столику. Стояла облокотившись о высокую столешницу, бутерброд с лепестком колбасы лежал на салфетке. За высоким окном казалось совсем темно, и тоскливо было выходить. Она смотрела на часы, я уже и не помню, как они выглядели. Опоздать она боялась, на проходной отмечали время прихода.