Новый Мир (№ 5 2007)

Журнал Новый Мир

С дури, дружок, от легкомыслия моего.

И твоего. В том бытии нелепом.

Молоды были, разогревали пыл

сердца, ложились костьми, лезли из кожи.

Ты — одна тысячная тех, кто меня дробил

на элементы, в пыль. И я тебя тоже.

* *

*

Нужно,

чтоб было тошно.

Тут мы согласны, да?

Невынужденное — роскошно!

Изредка, иногда.

Нужно, хотя бы с горем

пополам, на Кольце

Бульварном пробраться в корень

ветл в терновом венце.

Но неохота. Тошно.

Лучше игрой лица

выразить скоморошно

раскованность. Не до конца.

А на конец оставить

вздор болтовни — и в нем

несколько слов на память

вроде стишка в альбом.

И попрощаться. Сроком

на. И уже без слов

дернуть губами — током

невынужденных катастроф.

 

Певец

Он и телесно был инаков,

как мгла кулис, как призрак ливней.

И много ль имени Иаков

мощней есть в мире и надрывней?

Зерно булыжного настила

топтал он поступью поэта.

Уж не фамилией ли было,

я вдруг подумал, имя это?

Он погружал в гипноз поверий

анализом статьи журнальной.

Нектарам — вкус земных материй

предпочитал. Он был — нормальный .

Средь наших супесей и взвесей,

где есть теперь такая должность —

поэзия, позор профессий, —

родившись,

он свершил оплошность.

И вот его не видно больше.

Слух — что страдал, сражен певучей

стрелой, и умер. Но ведь боль же

бессмертна... Боль, родник созвучий.

 

Пробуждение

 

1

Дышишь. Однако ни вдоха

не слышишь, ни выдоха. Тишь

после переполоха,

открывшего, что и не спишь,

и не проснулся, а таешь,

истаеваешь меж сном

и днем. А из мыслей та лишь

жива, что всю ночь на слом

строил, а думал, в видах

вечности. Стонешь “ох”

на вдохе и “ах” под выдох.

И двинулось: выдох! вдох!

Ритм двудольный. Молитва

противу сна, за день,

в котором дышат без ритма

вечно — снег и сирень.

Тающий — и облетающая.

И, воздух хватая, рот

шепчет в выдох: “Когда еще...” —

во вдох: “...этот день придет!”

 

2

Голубь дворовый облюбовал мой карниз,

жестью бренчит, как первые капли ливня, —

в шесть-то утра, и все громче, все директивней.

Кыш, оборванец, слетай. А слетев, обернись.

Что ты наделал! Где теперь мои сны?

Всплыл пузырьком я из них, а ведь канул камнем.

Или и ты, скудоумный, уверен, как Гамлет,

что нам и в вечность они перенесены?

Как мне в фальшокна пройти и сквозь войны-блиц,

после которых мысли и мышцы свежи?

Как примириться с жизнью — не во дворе же

среди рябящих луж и кричащих птиц?

Или ты это, чтобы спасти меня

от невозврата, — бьешься, тот самый голубь,

лапы кровавя и клюв — пробивая прорубь

в жести замедлившего из-за ненастья дня?

Ах, да не в этом дело: видь их, не видь,

снов не убудет, если и прав был Гамлет.