Новый Мир (№ 5 2007)
Шрифт:
на одре в солдатском лежал бельишке.
Показалось, с неба сошла лавина,
в губчека окна распахнулась рама
и туда — к дурному от кокаина
сыну диалектики и раввина
залетел огонь, ослепив абрама.
........................................
Уважайте мирочувствование поэта!
Зарубив себе на носу, на сайте
это,
господа лощёные, так и знайте:
весь и меря — часть человечества
на
Им не позволили онемечиться
мокроступы и волчьи тропы.
2006.
(Переложение стихотворения 1970 года.)
* *
*
Н .
Ветер прощался с гривами
выцветшими осоки,
в меру неторопливыми
были его потоки.
Вот ведь и мы не молоды
нынче перед разбегом.
Цвета мёда и солода
травы под мокрым снегом.
29.Х.2006. Верея.
Сверху — с полёта птичьего
лучше заметны силы,
что привели к величию
Русь на краю могилы.
Загодя размелованы
пяди её пространства.
Мне ли не уготованы
бармы её убранства…
Царь (2)
Не в степном зачуханном улусе,
а в лесном московском эмпирее
поднесу к губам, заросшим усом,
золотую чарку романеи.
Облачусь в парчовые доспехи,
за оконцем золотые пятна
потускнели листьев и помехи
увеличились тысячекратно.
Впредь ветрам в отместку огрубелым
и путям их неисповедимым
я останусь тут последним Белым
памятным Царем непобедимым.
И покой моей оберегая
родины, чьей гибели не емлю,
пусть альтернативная, другая
длится жизнь наследовавших землю.
* *
*
Как услышу волну, увижу волну,
от её тотчас задыхаюсь дыма,
словно тем беру на себя вину
за исход поверженных с рейдов Крыма.
Бесцветье глаз, смуглота висков.
Неутихающий скрип мостков.
Но приходит, видимо, мой черёд
искать не ветра в открытом поле,
а ровным счётом наоборот:
преемника в потаённой доле
наследовать мне — беречь
волн и трапов двойную речь.
* *
*
Сделалось
всё слышней дыхание в груди,
с ним таким теперь на пик Синая,
потакая звёздам, не взойти.
Кажется, что жизненная квота
вычерпана — но, наоборот,
из кармана заставляет кто-то
доставать затрепанный блокнот.
Словно это юнкер темноокий
у себя в казарме налегке
спит и видит сон про одинокий
и мятежный парус вдалеке.
Посторонний
Окончание. Начало см. “Новый мир”, № 4 с. г.
Петр Сергеевич, третий из семерки, погиб на моих глазах. Не дозвонившись до квартиры его, я приехал в ту самую психоневрологическую больницу и едва в проходной не столкнулся с экономкой; скрыться пришлось в приемном отделении, где стал свидетелем любопытнейшей сцены. Сюда приходили, как я понял, с направлением от районного невропатолога, и, прислушавшись к разговорам здешних врачей, уяснив суть их да еще и вспомнив две-три повести из самотека, догадался, через какие немыслимые испытания проходят страждущие больные. Мало кто из них хотел вылечиться: как ни горек хлеб алкоголика, а он все-таки хлеб насущный, без него не мыслилась дальнейшая жизнь. Но определиться, стать пациентом — все-таки надо, потому что участковый настаивал, потому что на работе угрожали: или ты лечишься от пьянок, или гоним тебя по 47-й. Вот с такими душу раздирающими чувствами и маялся, представ перед овальным окошком, направленец, мужчина моих лет, по виду — еще держащийся на плаву алкоголик. Робко, через силу выдавливая слова, положив перед окошком паспорт с торчащим из него направлением, он спрашивал, когда же наконец на него обратят внимание и возьмут в эту больницу. За ограждающим стеклом шли тихие переговоры обслуги, и вдруг чей-то командный голос явственно произнес:
— Внимание! Никого из алкоголиков на лечение в седьмое отделение не принимать: ремонт будет.
То, что на моих глазах произошло с канючившим алкашом, мог воспроизвести только выдающийся актер — жестами, позами, то и другое предъявляя камере, чтоб на крупном плане выявилось поразительное превращение, мгновенная смена роли и маски. А произнесенные при этом фразы признать историческими.
В величайшей радости, что больница откладывается и что через полчаса или даже раньше в стеклянной емкости забулькает бесцветная вроде бы, но на самом деле сверкающая всеми цветами радуги жидкость, алкаш начал выкобениваться. Радость клокотала в нем, но он громко и с неповторимым презрением произнес: “Бардак!”, после чего экспромтом, разумеется, выдал необычайной силы и гневности монолог о засилье бюрократов, о том, как напрасно ищет помощи страдающий от социальной болезни человек, потому что эти подлые чинуши в белых халатах и без — не хотят они, не помогают временно оступившемуся труженику встать, выпрямиться и в полный рост зашагать к сияющим далям коммунизма!