Новый Мир (№ 5 2007)
Шрифт:
А поучительна — зане показывает, как нельзя верить. И как нельзя думать, нарушая законы думания и продолжая думать, что ты — думаешь. Ну и — само собой при таких делах — что можно сказать о христианизированности сознания “немалой” части населения страны, в которой тысячу лет назад митрополит Илларион произнес свое святое и дивное “Слово о Законе и Благодати”?
Поверьте, я никого ничему не учу, я только хочу достучаться. У нас есть действительная свобода совести. Мы вольны верить любой “Благой вести” или не верить ни во что, кроме базаровского “Я умру, а из меня будет лопух расти”. Или повременить с ответом, осторожно считая себя агностиком. Но уж если мы хотим верить, и хотим верить именно в Иисуса Христа, то мы должны ясно представлять, Кого мы так называем. Иначе может оказаться, что Он нас “не устроит”, а
Впрочем, кто хочет любви и добра, а в Церкви их не находит, так и — в чем проблема? Зачем называться именно христианами?
Да, и “личное христианство” в каком-то смысле — возможно. Вот и в Евангелии сказано, что “кто не против нас — тот с нами”. И до того пророк Иоиль говорил: “И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется” (2: 32). И мне когда-то, в ответ на такой вот мой вопрос, один священник подумал и сказал: “По тонкому льду один пройти может…”. Но если учишь, что проторенный веками и сонмом святых путь — не путь, а истинный путь — это твой особый путь, и настоятельно приглашаешь “сорок, ну, шестьдесят, может быть, сто” человек твоего прихода разом за тобой перейти на ту сторону реки по тонкому льду…
Подходим к концу — и узнаём: Даниэль Штайн — герой вымышленный. Я так и полагал, что он — “ряженый”: как говорил патер Браун, “у нас, католических священников, не принято нападать на разум”, чем Даниэлю — только дай заняться. Но, оказывается, у героя был реальный прототип: Даниэль Руфайзен — и притом личность, как выяснилось, сейчас довольно известная, чья биография по канве своей, и геройской, и религиозной, сходна с биографией героя. Сам автор также сообщает, что в 1992-м Руфайзен был у нее в гостях — и произвел такое сильное и светлое, и именно светлое религиозное впечатление настоящего, каких мало, священника, что это подвигло ее на труд написать свою книгу. Больше я ничего не знаю об этом человеке, говорил ли он и делал все то, что говорит и делает Даниэль из книги, или не все, или вообще говорил другое. Знаю только, что он умер не в 1995-м, а в 1998-м, и умер, в отличие от героя, своей смертью4.
Даниэль Руфайзен умер. О мертвых либо хорошо — либо ничего. Но литературные герои — они хоть и мертвые, но все равно живые.
Фамилия героя и название книги вообще хорошо продуманы, каждое слово здесь — говорящее. Имя Даниэль отсылает к реальному Даниэлю Руфайзену, “немецкая” фамилия Штайн — к ап. Петру в качестве “камня”, на котором созидается ново-старая, истинная иудеохристианская Церковь, через головы высокомудрых пустословов греков; наконец, определение главной деятельности героя — переводчик — свидетельствует о самом важном: перевести все языки на общий для всех язык взаимопонимания и любви.
В конце романа автор говорит о своей единственной цели: “<…> сказать правду, как я ее себе представляю. Что было с моей стороны чистым безумием”. Безумие, однако, не в том, чтобы говорить правду, как ты ее себе представляешь, а в том, чтобы так представлять правду, о которой ты говоришь.
В самом конце книги идет длинный список имен тех, кому автор благодарен за консультацию, кому особо благодарен за нее же — и без кого вообще не могло бы быть данной книги. Я понимаю, что консультанты компетентны именно в тех вопросах, в пределах которых они и дают консультации. И специалистов по вопросам израильской флоры, климата, вообще жизни современного Израиля, а также в области мидрашей и проч., а также в области административной структуры и чиноначалия католической Церкви, а также… — мой вопрос не затрагивает. Но вот тех консультантов, которые компетентны в вопросах экклезиологических (учение о том, что такое Церковь), догматически-богословских (как то тринитарный и христологический догматы, равно как и догматы — у католиков — “мариологические”), — тех историко-текстолого-археолого-религиоведов и библеистов — вот их всех (я никого не знаю лично, но имена некоторых мне, и не только мне одному, знакомы с самой лучшей стороны), кто несет хотя бы толику ответственности за “поздний культ Девы Марии с 6-го века”, за то, что евреи тем и отличаются от других древних народов, что не считали половую жизнь, тем более брачную, хоть как-то связанной с нечистотой и грехом, — одним словом, тех, кто отвечал за консультации в вопросах этого рода, мне бы хотелось спросить: как вы, будучи людьми известными не только своей эрудированностью, но
А впрочем — заканчивать надо за здравие, а не за упокой, и потому еще раз говорю: книга Людмилы Улицкой — очень нужная, очень полезная, очень своевременная. Ее сенсационный успех — лакмусова бумага нашего времени, действительного состояния умов культурной элиты России, начиная с учителей средней школы и кончая людьми, переводящими с фламандского Хёйзингу.
Даниэлю Штайну, священнику, монаху и переводчику, — с полным непониманием его загадочной церковной реформы; брату же Даниэлю, собрату по профессии экскурсовода, — с братским приветом и любовью,
Экскурсовод Юрий Малецкий.
1 А уж индуистская богиня Кали, богиня смерти и разрушения, супруга и женская параллель бога разрушения Шивы, так сказать, негативная сторона шакти — Женской Силы, позитивом которой является жизнеутверждающая богиня Лакшми, — она-то, прямая богиня Зла, уникальностью своею в мировой религиозной практике (поклонения Злу наряду, в одном ряду с поклонением Добру) восхищавшая гордого древней религией своей страны Вивекананду, — уж она-то к чему приплетена? Только к тому, что она тоже “женское божество”?
2 В католической Церкви, в отличие от православной, возможно изменение принятой мессы, но это серьезнейший прецедент, и текст мессы не составляется одним священнослужителем для своего прихода и по собственному хотению, а — комиссией из уполномоченных компетентных церковных деятелей, назначаемых Папой, и только им и может быть подтвержден по окончании работы комиссии.
3 Должность Префекта упомянутой Конгрегации вероучений в 1984-м, когда Даниэля вызвали, по тексту, в Ватикан, и до самой смерти предыдущего Папы занимал бывший епископ Фрайзингский и Мюнхенский, кардинал Йозеф Ратцингер, нынешний преемник покойного Иоанна Павла II, Папа Бенедикт XVI. Ничего удивительного, что он показался Даниэлю “человеком глубоким и высокообразованным”.
4 Месса Штайна, которую подвергает критике автор настоящей статьи, — перевод одного из вариантов мессы, составленной Даниэлем Руфайзеном на иврите. (Примеч. ред.)
P. S. В сухом остатке
Три автора, автономно, не читая друг друга, высказавшиеся о романе Улицкой, в сущности, не расходятся между собой ни в оценке самого романа, ни в оценке его героя; даже склонны цитировать одни и те же места, видимо, действительно попавшие под акцентуацию писательницы. Общий глас: роман — идеологический (“богословский” или “антибогословский” — в данном случае одно и то же), все в нем приспособлено для прямого выражения взглядов его создателя. Ну а герой его — утопист, впрочем, привлекательный своим человеческим обликом. В этом едином вердикте разнится лишь тональность — от нейтрально-констатирующей в первом случае и сочувственной — во втором — до негодующе-печальной в последнем.
Рассудком и всей суммой своих верований и убеждений я на стороне Юрия Малецкого. Кстати, его горячая защита соборной веры христианской Церкви даже после западно-восточного разделения, защита, исходящая из уст “странника” и апатрида, каковым этот превосходный русский прозаик является “по жизни”, — свидетельствует против выводов Сергея Белякова о практическом расслоении христианства на ряд национально-религиозных версий, где на первом месте стоит этнос с его культурой и обычаями. Вера “во единую святую соборную и апостольскую Церковь” на метаэмпирической глубине объединяет все воцерковленные народы, и как раз в связи с болгарским прецедентом, описанным у С. Белякова, принесение соборных интересов в жертву национально-политическим или национально-культурным было соборно же квалифицировано как ересь — ересь филетизма, то есть как стоящая не на должном месте любовь к своему племени, — и таковой ересью считается она до сих пор.