Новый Мир (№ 6 2009)

Журнал Новый Мир

…Царапающее название. Но это, может, и к лучшему. В «милиции» тоже слышна хватка.

Он мог бы и отказаться. Но его поймали. Предложили загранкомандировку — раз. А какой же советский человек не хочет побывать за границей? Попросили уговорить супругу поехать с собой — два. Мол, для того, чтобы работа протекала в здоровой атмосфере. Сразу посулили трехмесячный оклад и двойную зарплату: рублями и чеками — три. Ну и последнее — в подготовительном лагере под Ташкентом обещали зачитать приказ о присвоении очередного звания.

Что в остатке? В сухом? Майор Кардымов летит один в самолете с чемоданом и рассматривает достопримечательности заграницы: горы, голые горы до всех горизонтов без конца и края. Правда, трехмесячный оклад был получен — и половина пропита с ярославскими операми. Остальное допивали

в лагере под Ташкентом и по дороге в Кабул. Кардымов не то чтобы был склонен, но как-то так уже получилось. И дело тут не только в опасности. В общем, еще толком никто и не знает, что тут да как, ну, стреляют, а разве в Ярославле не стреляют? Из охотничьих ружей, обрезов, самоделок. Да и бесшумная смерть — на пере — ничем не лучше. А Валеру Васильченкова беглый придурок убил ножницами, стащил с какой-то дачи садовые, для стрижки кустов. Но ошибка Васильченкова была в том, что он пошел за ним с голыми руками, не взял табельное, понадеялся на свое мастерство самбиста. Как придурку удалось срезать его, до сих пор остается загадкой. Нет, к опасностям опера привыкли. Тут еще такой был фактор: они знали, что в этой стране сухой закон, ибо — мусульманину нельзя. Ну вот и заряжались впрок… Короче, собери в любом месте Союза в лагере (тьфу-тьфу-тьфу, в учебном) полсотни оперов забубенных, и получится то же самое. Кардымов признал это.

Но теперь начиналась другая жизнь: солнечная, трезвая, посреди гор.

Самолет шел на посадку. Это был гражданский самолет, в салоне летели аборигены в чалмах, они смотрели не в иллюминаторы всю дорогу, а на Кардымова — с немым вопросом в темных странных глазах. Да и лица у них были чудными. Это все от формы одежды: чалма, каракулевые шапочки, какие-то накидки, шаровары, в которых можно спрятать пулемет на одной ноге и пулеметные ленты — на другой, а под накидками бронежилеты замаскировать, гранаты и черт-те что. Майор еще в Кабуле определил, что на ярославских уркаганах одежда менее опасная. Не говоря уже о женщинах. В салоне было две женщины в своих коконах. При взгляде на эти шевелящиеся мешки с сетками для глаз оживали какие-то детские представления, может, сны или игры какие-то. Ну, и Петруха из «Белого солнца пустыни» с его «Открой личико, Гюльчатай!» припоми­нался. Действительно, в таком мешке мог запросто прятаться здоровый мужик, местный урка. И что в таком случае делать? В царандое женщины еще не служили. Женщина Афганистана — существо темное и забитое,

бесправное и неграмотное. Хотя ношение чадры вроде стало необязательным еще при короле Захир Шахе… Или даже при Аманулле-хане?.. В голове у майора путалось все, из сведений, которыми их накачивали, как и противожелтушными и прочими сыворотками, месяц под Ташкентом, он лучше всего запомнил Энгельса: «Их неукротимая ненависть к государственной власти и любовь к независимости мешают им стать могущественной нацией». Короче, вот в эту страну анархии и диких обычаев, в провинцию гор и летел майор Кардымов.

И как ни велик был интерес Кардымова к окружающему, но, измученный беготней последнего дня и бессонной хмельной ночью в представительстве, он все-таки на мгновенье отключился, вздремнул и даже успел увидеть во сне одного вологодского капитана, получившего солнечный удар на плацу под Ташкентом; они с ним играли в шахматы — наяву и во сне. Кардымов очнулся и тут же вспомнил рябое лицо вологодского, каким оно стало бледным, когда он шмякнулся. Вологодский остался в Союзе. А — перелетел через границу аж до самого сердца гор вместе со мной, подумал Кардымов, усмехнувшись, зайцем. Компанейский мужик, рассказывал разные забавные случаи. Все переживал, что дневная звезда — Солнце — упала ему на голову, а не на погоны. Завидовал другим, Кардымову. «В тебе что-то цыганское, — говорил он ему за шахматами, — а они, как известно, пришли из Индии». Но Кардымову тоже было лихо.

И все же ташкентскую жару он превозмог. А вот сумеет ли эту? Здесь было жарче.

Кардымов не мог вспомнить его имени.

Ну, кто знает, вернулся в свою Вологду… так ли уж плохо? А звезда рано или поздно созреет. Каждому что-то свое выпадает.

Кардымов нахмурился. Уж нет ли тут скрытой зависти? Но ведь его никто не неволил. В чем дело?

Самолет побежал по взлетно-посадочной полосе, остановился. Мужчины прикладывали

руки к лицам, быстро что-то шепча, женщины в мешках нетерпеливо ерзали. Каково-то им в эту жару? Ненароком вспомнился Высоцкий с песенкой о религии индусов, о перерождениях, и пронеслась блаженная мысль о том, что ему вот повезло родиться в могущественной стране в средней ее полосе майором… ну, то есть, одним словом…

Воздух был жарок, сух. Кардымов поворачивал смуглое лицо. В лице у него действительно было что-то цыганистое, так что у его жены сотрудницы на работе даже интересовались, мол, а у тебя муж кто по национальности? Но здесь, среди смуглых и черноусых, он, смуглый и черноволосый, чувствовал себя белой вороной.

Здание аэропорта выглядело жалко, какой-то обшарпанный дом с национальным трехцветным флагом: красное-зеленое-черное. Кардымов озирался. Аэродром находился в стороне от города. Вдалеке в знойном воздухе среди отрогов парила одна крепость, дальше — другая, третья… Встречающих не было ни на взлетке, ни в здании. Кардымов со своим чемоданом подошел к работнику аэропорта, судя по форме. Это, разуме­ется, был мужчина, черноусый, с лицом, отполированным солнцем до кофейного цвета и блеска. Кардымов поставил проклятый чемодан и сказал, как учили, мол, мир вам, уважаемый, салям алейкум. «Салям!» — ответил афганец, участливо и с большим интересом глядя на него и его чемодан, перетянутый ремнями. Больше Кардымов не знал ничего по-ихнему, переводчик уже был здесь, на месте, из местных, многие афганцы учились в Союзе, в военных училищах, в институтах, гостили в Таджикистане, Туркмении. Но здесь-то, в аэропорту, его не было, до него, этого языка , еще надо было как-то добраться. Вот Кардымов и пытался объясниться с работником аэропорта. Но он, видимо, не учился в Союзе и не гостил у потомков басмачей в Туркмении и по-русски ни бельмеса не знал. Кардымов утер пот, тихо выругался, помягче на всякий случай: «Ёшь твоё!..» И вдруг афганец перешел на английский. Ну, это было бесполезно. Кардымов учил немецкий в школе, да и из него ничего, кроме «данке шён» да «тринкен», то есть «выпивать», не помнил, да еще…

— Нихт ферштейн! — ответил ему Кардымов, безнадежно махая увесистой кистью, украшенной синей наколкой: чайкой на фоне солнца.

Тут подошел еще один усач, они перекинулись фразами с первым, Кардымов попытался и этому втолковать, что ему надо в управление… хотя сюда, в эти горы, ушла еще вчера радиограмма, и его должны были встретить. К ним подходили какие-то праздные люди в чалмах, стояли, слушая и разглядывая майора, его чемодан. Наконец ему осточертел этот спектакль, и он вышел решительно, огляделся.

Так.

Вон там над скопищем глиняных лачуг, куполов, над деревьями, стенами видна крепость. Там город. Туда и надо добраться, найти военных, те что-нибудь скажут путное. Странно, конечно, недавно в стране случился военный переворот, введены войска, кое-где уже были серьезные столкно­вения, по ущельям прячутся недовольные, а в аэропорту их что-то не видно. Только часовые маячат возле ворот. Ну, по Кабулу он перемещался как-то один. Как и положено оперу. Не с оркестром же ездить? Под дулами танков? Не пропадет и здесь. Кардымов дошагал до бетонной дороги, опустил чемодан, достал пачку «Ту-134», но тут же спрятал ее и вынул другую пачку, американских сигарет «Мальборо», купил в Кабуле, никогда не курил; правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что сигареты выпущены по лицензии в Финляндии. Но все-таки в Ярославле и таких не бывает. Щелкнул зажигалкой, затянулся сладковатым дымом. «И в позе супермена он замер у окна», — снова дружески рокотнул Высоцкий.

Ну и бардак, спокойно думал Кардымов. С вылетом, конечно, сразу возникли проблемы; сотрудник представительства договаривался с руководителем полетов, связывался с заказчиками рейсов; и Кардымов должен был вылететь на советском транспортнике, но в итоге улетел на афганском пассажирском самолете. Сотрудник представительства должен был послать радиограмму. И вот: то ли не послал, то ли здесь получили и забыли…

А сигареты действительно ничего. Можно будет покупать. Если такие, конечно, тут водятся, в провинции. Как это по-ихнему? Вилайет. Вот черт, инструкторы о плоскогубцах не забыли, а лучше бы порекомендовали тележ­­ку. Или чемодан только на колесиках.