Новый Мир. № 10, 2000
Шрифт:
Все это довольно сложно…
Когда я все это продумал в таком виде, мне даже показалось, что я понял, какая из девушек представляет какую концепцию. Альфия обслуживает, конечно, «новых русских», Илона — «звезд», Ольга — «аристократов». «Да уж не псевдонимы ли это?» — подумал я удивленно. А что ж? — вполне может быть…
Итак, между владельцами магазина шел бесконечный спор, который, видимо, все обострялся и грозил перейти в открытую войну. Никто не хотел уступать своих позиций. Все трое сходились, однако, в том, что неотчетливая, смешанная концепция магазина приносит им очевидные убытки, а главное, не дает развиваться, так сказать, «вглубь», тормозит их рядом с конкурентами. Наконец дело дошло до того, что согласились предоставить решение жребию… Двое обязывались продать свои доли третьему, кому повезет. Как раз приближался к ним тысячный покупатель, придумали этот конкурс… И вдруг… —
— …И она говорит: «Я вам честно скажу, Валерий Вениаминович, я совершенно не знаю, как вам теперь поступить. Надо безусловно как-то уклониться от конкурса. Но вам не дадут… А если вы присудите кому-то премию, то другие могут начать мстить…» — «Мне мстить? За что?» — «Они будут думать, что вы подкуплены… Вы не знаете этих людей. У вас могут быть очень крупные неприятности… Во всяком случае… во всяком случае, не вступайте ни с кем из них в разговоры наедине». — «Да как же мне можно мстить? — поражаюсь я. — Каким образом?» — «Не знаю. Каким угодно. Придумают, будьте покойны». — «Но тогда… Боже мой!.. А что, если… вот это яблоко… я вам сейчас отдам, Ирина Сергеевна. А вы завтра им передадите. Вы сможете так сделать?» Она замялась. Долго не решалась ответить. «Понимаете… Я, конечно, могу. Но вы должны знать, что это будет конец моей работе». — «Почему?» — «Ну как же! Все ясно: значит, я с вами встречалась, значит, я с вами знакома… Дело даже не в том, что я сорвала конкурс. А сразу подумают, что я вела какую-то свою интригу. Может быть, я специально вас вызвала в качестве этого тысячного покупателя. Ведь в бухгалтерии ведется счет. Сегодня были две предпоследние покупки… Нет, это будет мой последний день, точно… Я так долго искала эту работу. Два года не могла
…Я не знаю, зачем такие вещи с людьми случаются — посторонние, ненужные. Ведь это даже не как болезнь. Болезнь если и настигнет неожиданно, все равно она твоя. Изнутри происходит. Даже инфекционная… Хотя это в более широком смысле: микробы жили внутри, только не было для них условий. И вот эти условия настали… Все равно ты сам их сделал. Поэтому любая болезнь предчувствуется, а иной раз и вынашивается подсознательно: сам ее выращиваешь… Или, скажем, арест в сталинские времена. Тоже предчувствовался — и еще как! Вынашивался… Страх опять же. Он притягивает соответствующую опасность. Это многими замечено… Во всяком случае, чувствуешь определенную логику в окружающем мире и опознаешь события, которые с тобой внезапно происходят… Поэтому уж не так внезапно… Чувство рока. Шаги Командора… А тут — что? Полная какая-то неразбериха, путаница. Явилась — и ты тычешься во все стороны, концов не найдешь. Задурила голову. Откуда нагрянула — непонятно. Какая там судьба, какой рок! Я понял, что ничего похожего на античные представления. Это я просто Ирине Сергеевне зубы заговаривал, чтобы не так сильно переживала… Или, например, у Сологуба была недотыкомка. Что ж, это новый образ судьбы, не античный. Но она тоже обладает логикой, вполне отчетливой. С этим спорить бессмысленно, потому что она описана как своя, внутренняя… Да, тоже вроде болезни… Ты, пожалуй, скажешь, что я столкнулся с недотыкомкой внешней, или, так сказать, общественной. Но я совершенно не верю в такие штуки, знаешь ли. У общества нет подсознания, нет коллективной души. И никакой Юнг меня не убедит. Не надо… Никакой Даниил Андреев… Просто все происходит от нашего незнания. Точней, от принципиальной непостижимости многих вещей… Просто я понимаю так, что большие информационные системы, когда они переходят некий порог сложности, перестают описываться в терминах детерминизма. В них появляются стохастические процессы и начинает расти хаос, как в термодинамических системах. Вот так примерно… А там, где нет детерминизма, там и о Судьбе не может быть речи. Правильно ведь?
…А что было дальше? Ну, не мог заснуть. Читать тоже не мог. Даже этот стеллаж… хотел разобрать книги и распилить его — не стал, махнул рукой в конце концов. Хожу только из угла в угол и курю. Потом опять лег — уже в третий раз… Снотворное я никогда не принимаю. У меня и нет… Наконец провалился в какое-то забытье. Не знаю, сколько было времени. Часов пять, наверное… В десять раздается звонок. Я насилу глаза продрал, ничего не пойму. Туда-сюда, накинул халат, подхожу к двери: «Кто?» — «Вам шкаф привезли!» — кричат. «А, ну ладно», — вспомнил. Отпираю… И где же шкаф? — никакого шкафа. Стоит этот джентльмен, один из хозяев, улыбается, как невинный младенец. «Вам привезли, Валерий Вениаминович? Доброе утро…» — «Что? Ничего еще не привозили…» — «Как? А я думал, они уже здесь, я же распорядился… Вот, хотел обмыть», — и показывает огромную бутылку коньяка в коробке. «Чего обмыть? В десять утра?» — «А что?.. Вы не будете возражать, Валерий Вениаминович, если я у вас подожду? Должен приехать мой племянник, он у нас на складе рабочими командует… А мне крайне необходимо дать ему одно задание, а то потом я его целый день не увижу…» — «Ну заходите», — бурчу с явным неудовольствием. То есть для меня явным, а он делает вид, что для него ничего не «явно». Проходит непринужденно, снимает пальто… И только тут я вспоминаю наставление Ирины Сергеевны, чтобы я ни с кем из них не говорил наедине. Ужас, как мне сделалось тошно!.. Да еще этот коньяк: он его ставит мне на письменный стол и вынимает из коробки… Я начинаю так осторожно: «Знаете что… Как вас зовут?» — «Руслан». — «Знаете что, Руслан, уважаемый… Я сейчас подумал… Мне бы очень не хотелось, чтобы вас здесь видели, когда привезут шкаф…» — «Да? — оборачивается. — А почему?» — «Так. Вы, конечно, можете здесь сидеть, раз уж зашли, но с вашим племянником встретьтесь, пожалуйста, в другом месте… А когда они приедут, я сюда прикрою дверь, и шкаф занесут в другую комнату. Давайте так сделаем». Он смотрит на меня: «Странно. Чего это вы?» И я начинаю куда-то ехать: чувствую, что делаю что-то неправильное, недопустимое, а что — понять не могу… А он совсем уж пристально вглядывается: «Вы чего-то боитесь?» — «Ну, — мямлю, — не хочется, чтобы были потом разговоры». — «Какие разговоры? О чем?» — «Ну, что мы с вами… будут потом говорить…» — «Кто?» — «Ваши друзья… компаньоны или как там…» И тут я вижу в его глазах нечто настолько страшное, что… как это назвать… металл… нет… лед… нет, не знаю. Не могу подобрать слова.
«Ах, компаньоны! — он говорит. — Вон оно что! Понятно». Мне тоже вдруг все понятно: я погорел самым жалким образом. Мне кажется, что я нахожусь внутри кошмарного сновидения. Молчим какое-то время. Он отвернулся, сидит мрачный как туча. Наконец щелкнул пальцами по бутылке: «Так я с вашего позволения открою, Валерий Вениаминович, а? Есть у вас стопочки?» — «Да, сейчас. Открывайте». Иду на кухню, ноги еле двигаются. Возвращаюсь… «Только мне чуть-чуть. Двадцать грамм. Единственно, чтобы обозначить». — «Ваше здоровье, Валерий Вениаминович». — «Взаимно». — «Ладно, — говорит, — вы не очень-то расстраивайтесь… Скажите только… я не понял: приходил кто-то из них? вчера вечером?.. или оба?» — «Нет. Никого не было». — «А почему ж вы решили, что они — мои компаньоны?.. И насчет наших отношений… откуда…» — «Ну, — соображаю, — один успел мне представиться, даже предложил домой отвезти… А то, что вы компаньоны, я догадался: вы стояли трое за спиной директора и ругались…» — «А, вы заметили?» — «Конечно. Я не желаю вникать в ваши отношения, мне до них нет дела. Но для себя я считаю, что осторожность не повредит: не хочу впутываться в сомнительные дела». Вот так я выкручивался перед ним. А он мне не верил, я видел, потому что с конкурсом-то мои объяснения все равно не вязались, тут уж натягивай не натягивай — очевидно, что я что-то знаю про конкурс… «Вы, Валерий Вениаминович, действительно, что ли, такой мудрец по жизни?» — «Куда там! Неужели вы думаете, что надо много мудрости, чтобы жить ничего не делая?» — «Хм, не знаю…» — «Уклоняться от решительных действий — это все, чему научила меня жизнь за шестьдесят лет. А вы хотите, чтобы я вершил какой-то суд в ваших… как это у вас называется… „разборках“ — я правильно употребляю это слово?» Он вдруг задумался, потом странно улыбнулся: «Да вы еще и хитры! Хотите, чтоб я подтвердил? Ну что ж, я могу сказать: слово-то вы употребили правильно. Но это не значит, что я подтверждаю факт самих разборок». — «Ух ты! — Я был искренне удивлен. — Позвольте сделать вам комплимент: как это вы тонко… Не ожидал… Вы учились? Где?» — «Я кончал юридический факультет». — «Ну, тогда ясно!» — «А у вас какое образование?» — «Да всякое… Я в основном самоучкой… Вот сижу и книги читаю… На самом деле я знаю очень мало. Совсем не ориентируюсь в жизни. Мне не хватает…» — «Чего вам не хватает?» — «А?» — «Вы сказали, что вам чего-то не хватает». — «А, информации. Я, видите ли, немного балуюсь литературой. Пописываю. А без знания жизни как можно этим заниматься? Неудобно».
— «Послушайте, Валерий Вениаминович, — сказал он, подумав, — у вас есть компьютер?» — «Нет». — «Как же так? Хотите, я вам подарю?» — «Это еще зачем? Что я с ним буду делать?» — «Ой! Вы не знаете? Да вы только выйдете в Интернет — и сразу узнаете! У вас и вопроса такого не будет — „зачем“. Библиотеки, фонды, энциклопедии, любые справочники, любая изобразительная информация, все самые последние новости в мире…» — «Хорошо, хорошо… Но это же нужно нажимать какие-то кнопки. А я не умею. Боюсь…» — «Да этому научиться проще простого! Я сам вам покажу». — «Вы? С какой стати? Я не понимаю, чего ради вы взялись меня уговаривать…» — «Не понимаете? — Он засмеялся. — Неправда. Все вы понимаете. Так что давайте я вам сформулирую свое предложение прямо и четко, без всяких обиняков. Вы присуждаете сегодня приз девушке по имени Альфия. А за это я вас обеспечиваю компьютером с выходом в Интернет и оплачиваю любое количество часов, какое вам заблагорассудится провести в Интернете. Ну как? Идет?» — «Нет! Ни в коем случае! Я вообще не хочу никому ничего присуждать!» — «Почему?» Я не мог признаться, что боюсь остальных. Поэтому сказал: «Просто я в этом ничего не смыслю». — «Тогда тем более вам должно быть все равно, кому отдать яблоко. А я вам предлагаю выгодную сделку. Зачем отказываться?» — «А что вам эта Альфия? Почему вы в ней так заинтересованы? Вы, может быть, влюблены в нее?» — «Влюблен? Именно! Да, Валерий Вениаминович, вы
Это начинало походить на пытку. Я чувствовал приближение ада, его огненное дыхание. И я не ошибался. Он добился того, что я схватился за голову и перестал понимать что-либо. Я не помню, что он еще говорил. Сколько мне лет? Шестьдесят. Или больше? И я нигде не был? А где я должен быть? Почему я должен? Вот здесь я живу… Я сижу вот здесь — и все. Вы сидите здесь всю жизнь? И что? Это нормально. Это нормально, вы считаете? Кто считает? Вам хорошо здесь? Или вам плохо? Что с вами? Плохо. Я очень плохо себя чувствую. Это я говорю. Вы не могли бы уйти? Я всю ночь не спал. Мне нужно лечь. Я очень прошу вас уйти… «Хорошо, хорошо. Я ухожу. Вы не волнуйтесь и отдыхайте, конечно. А племянника я могу подождать в машине. У меня машина внизу. Да он скоро должен быть. — И он начал одеваться в передней, этот Руслан. — Но вы имейте в виду, Валерий Вениаминович… Я ни в коей мере не хочу на вас давить, не хочу вас принуждать ни к какому решению. Оно остается за вами, свободное. Но вы имейте в виду, что с моей стороны все равно остаются в силе вот эти виды благодарности, которые я предложил. Если не хотите Интернет, если вы считаете, что он вам не нужен… хотя я все-таки советую вам как следует подумать… но если нет, тогда — любые путешествия, какие пожелаете…» И опять все по новому кругу: никак не может остановиться. И дотянул-таки до того, что вляпался: тут два звонка одновременно — и в дверь, и телефон. Открыл — шкаф тащат. Но никакого племянника. Двое рабочих. Я не успел понять. Снимаю трубку… А с ними был еще один из хозяев. Он как увидел Руслана, так жестко: «Ага, ты здесь!» — «Ну и что? — тот. — Ты ведь тоже пожаловал!» Ему досадно, что не успел выскользнуть хотя бы за минуту — ведь уже одетый стоял! Но я их слушаю одним ухом, а в трубку мне: «Валерий Вениаминович? Это Витя». — «А, Витя, здравствуй». — «Мне Ира позвонила… Во-первых, я вам очень благодарен. Все отлично. Ваша дипломатия удалась на славу…» — «Ну что ты. При чем тут я? Мы о тебе почти не говорили…» — «Да, я знаю. Ира сказала, что вы нарвались на неприятность. Я могу вам помочь? Вам шкаф какой-то должны привезти?» — «Уже привезли, — кошусь, — подожди, Витя, я должен тут распорядиться и пропустить их, они не могут занести. Не клади пока трубку». И прохожу в комнату. Рабочие за мной. Показываю, где ставить. А эти двое в прихожей друг с другом: «Раз так, то должны быть равные шансы. Ты поговорил — теперь уходи. Я буду с глазу на глаз». Это второй шипит Руслану. Иду к телефону. Они оба смотрят на меня. «Да, Витя». — «Так я могу вам помочь, Валерий Вениаминович?» — «Чем?» — «К вам эти не приходили? Ира сказала… Ну, крутые…» — «Кто? Грузчики? Да, я же говорю…» — «Нет, я имею в виду хозяев». — «А… Да… Слушай Витя, да, ты мог бы помочь, потому что я ничего не понимаю. Они уже двое здесь…» — «Так мне приехать?» — «Да. Ты мог бы быть переводчиком, что ли. Они что-то говорят беспрерывно, а я не могу уловить мысль. И вообще, честно сказать, неважно себя чувствую…» — «Так я еду. Я их выпровожу в два счета». — «Тебе не трудно? Я тебя не отрываю от каких-то… я хотел сказать… может быть, барышей? Это было бы самое обидное». Он хохочет. Мне полегчало на сердце. Как хорошо, когда есть друзья. Хотя это банальность… Но почему не повторять банальности, если от этого легчает… В конечном счете, это самое, и весь смысл литературы… Нет, давай я не буду о смысле литературы. Я не для того начал… А для чего?.. Я сбился. Теперь забыл и не знаю… Но главное, что они меня потом не убили: этот звонок меня спас… Когда я сказал, что отдам приз Владимиру, то есть третьему, я видел такое решительное их состояние — описать не могу. Все, что угодно, только не конкурс. Неотложку вызвать, в реанимацию меня. И если б они не слышали… если б Витя не позвонил, когда они тут стояли, я клянусь… Нет, всем приходится умирать в определенный момент.
Раньше или позже — это не играет роли. Потому что любые «раньше» и «позже» оказываются неизбежно в прошлом. Так что можно сказать — все мы мертвы априори. Но пока мы живем… Да, мы питаемся иллюзией. А суммарное время… Не знаю, что это такое. Допустим, конец света. Мы воскреснем и вновь начнем мыслить. Вспомним прошлое, подведем какие-то итоги. Но ведь мышление — временной процесс, он обладает длительностью. Значит, опять время. А что ж тогда кончилось?..
(Здесь В. В. перескочил на более отдаленный уровень своего рассказа. И я, чтобы избежать путаницы, вынужден переставить куски. Он начал рассказывать, как его чуть не убили. Его рассуждения о жизни и смерти я опускаю, потому что они не кажутся мне интересными. А ситуация здесь получилась не совсем понятной, ибо свое решение — присудить приз третьему компаньону — он пока не выразил и ничем не обосновал. Он все делал упор на том, что его разговор с мужем Ирины Сергеевны сыграл какую-то там роль, потому что, если б эти типы не ожидали, что вот-вот этот Виктор должен приехать, они бы… — и так далее. Впрочем, я не исключаю, что все это относится больше к сфере воображения В. В. Я задал ему вопрос в конце концов: «А вы допускаете такую возможность, что все это вам приснилось?» Он честно задумался. «Допускаю, — потом сказал. — Но не все. Это правда: со мной случалось не раз, что в возбужденном состоянии я видел сновидения очень отчетливые, совсем как явь. Но дело в том, что после явился этот Владимир и выудил „жучок“ из шкафа и мне показал… Не думаю, чтобы это был тоже сон, потому что состояние мое было тогда спокойное. Но ведь „жучок“ кто-то должен был из них поставить? Значит, они действительно приходили, так?» Я усомнился: «Первый-то, Руслан, мог явиться к вам и во сне. Вы были после бессонной ночи». — «Да, справедливое замечание. Не знаю, что тебе ответить. Он явился, но весьма возможно, что это было потом, уже после Генриха и явления шкафа. А его первоначальные предложения я мог помыслить спросонья, не продравши глаз». — «А коньяк?» — спросил я. «Да, коньяк там стоял… Но я не знаю, откуда он взялся. Ты меня сбил своими сомнениями. Теперь я ни за что не ручаюсь». — «Так, а что Генрих вам сказал?» — «Генрих-то?..»)
«Валерий Вениаминович, вы утомлены?» — «Да. Именно. Я утомлен». — «Я вижу. На вас Руслан насел? Он такой. Сами с ним мучаемся… Это он принес коньяк?.. Налить вам?» — «Чуть-чуть. Единственно, чтобы обозначить…» — «Понимаю… Ф-ф-у! Эти французские коньяки ужасны!.. Да, я не представился. Меня зовут Генрих». — «Вы ратуете за Илону?» — «Чего?» — «Девушка, на которую вы будете уговаривать, — Илона ее зовут?» — «Да. Откуда вы знаете? Руслан вам все описал?» — «Сам догадался». — «Непонятно… Ну ладно… Не отрицаю — Илона. И я действительно буду вас уговаривать. Видите ли, наша концепция магазина…» Здесь я отключился, перестал слушать, потому что и раньше ничего не понял, когда мне Ирина Сергеевна объясняла…
«У вас уютно как, Валерий Вениаминович». — «Да… Только беспорядок… Мне неловко. У меня почти не бывает гостей, и я не прибираюсь». — «Так это и прекрасно! Ощущение жизни: все кругом живое. Это я и называю уютом в настоящем смысле». — «Может быть… Но трудно ориентироваться. Хаос растет. Эти вороха бумаг повсюду начинают раздражать… Вон, видите, даже на пианино. Иногда по нескольку часов приходится тратить только на то, чтобы найти какую-нибудь запись». — «А почему бы вам не завести компьютер?» — «Спасибо. Мне ваш Руслан уже предлагал». — «Отказались?» — «Разумеется». — «Разумеется, — повторил он как эхо, хотя понял это слово так, как ему хотелось, а не так, как хотелось мне. — Этот Руслан полный идиот. Не говоря о том, что лишен напрочь вкуса. Куда вам здесь компьютер — он совершенно не вписывается… Да, так вы не ответили, как вы относитесь к моде. А мне интересно было бы знать ваше мнение». — «Что вам мое мнение, уважаемый Генрих? К моде я отношусь очень плохо. Это атавизм, доставшийся нам от обезьяньей фазы нашего развития. Если б мы произошли, скажем, от волков, у нас бы не было никакой моды». — «Ну, с этим позвольте не согласиться. Не все волки такие одинокие, как Герман Гессе! Они живут в стаях, правильно? Значит, у них должен быть какой-то стандарт, а кто отклоняется, тех они гонят от себя, вытесняют». — «Это не мода. Я бы сказал — даже наоборот…» — «Почему? Нет… Только лишенная динамики, но тоже мода. По смыслу. Можно назвать ее статической модой. Не согласны?» — «Мода, лишенная динамики, — это абсурд». — «Хм, возможно… Но вы забываете, Валерий Вениаминович, или не учитываете, что мода всегда имеет сексуальную подоплеку. Это подбор партнера, привлечение, желание нравиться. И у любых животных, я думаю, это есть: инстинктивное соответствие некоторым требованиям красоты. А красота понимается условно: только внутри одного вида, другому она может казаться безобразием. Поэтому это тоже мода или что-то близкое… Да, она статическая: меняется очень медленно, вместе с эволюцией…» — «Все равно ни о какой моде нельзя говорить, если у вида нет инстинкта подражания». — «Да он у всех есть в какой-то мере: обучение-то происходит…»