Новый Мир. № 10, 2000
Шрифт:
Актер-чтец. Читает и меня. Рассказывает. Был в гостях с пятилетним сыном. Незаметно так напился, что по пути домой упал на тротуар. Сын, как собачонок, подвывая, бегал вокруг него, боясь, что отца обидят прохожие.
Иногда звонят, когда работаю. Мешают. Обычно я не подымаю трубку. Но иной звонит настойчиво и долго. И я наконец подымаю трубку, но именно в эту секунду звонивший ее кладет. Я, потеряв терпение, подымаю трубку, может быть, неосознанно угадав, что он, потеряв терпение, в этот миг ее положил.
Сигнал моего высшего раздражения, когда я беру трубку, доходит до него, и он кладет
Бывает, раз в месяц входишь в привычный ресторан и видишь знакомого, которого здесь встречал месяц тому назад. Первая мысль: этот, конечно, отсюда не вылезает. Вероятно, при виде тебя и у него первая мысль: то-то же я подумал — куда подевался этот завсегдатай? — и он тут как тут.
Глупость сама по себе безвредна. Но культ ума, созданный человечеством, делает глупость аморальной, потому что глупый человек из самолюбия подделывается под ум, хитрит, выворачивается, врет. А главное — глупость старается доказать, что она сильней ума, и, не гнушаясь низкими путями, достигает больших жизненных благ и большей власти, тем самым делая умного зависимым от нее. Глупость динамичней ума, подобно тому как сам ум динамичней мудрости. Парадоксальное положение: именно благодаря культу ума миром, в основном, правят глупцы.
Нравственное достижение интеллигенции состоит в том, что она в оценке человека совершенно не учитывает его физическую слабость, немощь.
В более примитивной среде физическая слабость вызывает презрение, насмешки.
Высшим нравственным достижением интеллигенции было бы полное снисхождение к слабому уму. И тогда слабый ум не страдал бы, не старался бы утвердиться низкими путями. Глупый был бы как ребенок среди взрослых. Ведь ребенок среди взрослых не испытывает свою неполноценность, потому что чувствует доброжелательность взрослых к нему и к его незрелому уму.
Но, кажется, это практически уже невозможно. Правда, всякий не поврежденный честолюбием умный человек понимает, что совесть выше ума. Люди с этим как бы согласны (боясь прослыть бессовестными?), но заменить культ ума культом совести в жизни никогда нигде не удавалось. Это удавалось только в художественной литературе.
Заменив культ ума культом совести, мы дали бы теоретический шанс неумному человеку в самом главном быть выше умного и не испытывать никакого комплекса неполноценности.
Пьянство — революционное изменение внутри человека: верх и низ меняются местами.
Радостной любовной лирики не бывает. Только два-три стихотворения Пушкина могу вспомнить.
Люди, не имеющие цели существования или потерявшие ее, особенно любят путешествовать. Внешняя динамика создает иллюзию приближения к цели.
В теплоте родимой ограниченности. Ограниченность — форма уюта, с которой человек нелегко расстается.
В холодной комнате жизни ты сам свою постель согрел собственным теплом. Тебе предлагают в той же комнате более обширную и богатую постель. Снова греть ее собственным телом? Нет уж, останусь в старой кровати, в тепле родимой ограниченности.
Был в гостях на даче у нашего замечательного филолога. В доме какая-то дивная тишина. Не перемирие, а райский мир. Он, жена и кошки. Больше никого. Дети взрослые, самостоятельные. На моих глазах одна из кошек бесшумно
— Однажды дверь дачи была приоткрыта. Вошла чужая кошка, уверенно влезла на диван и родила там котят. После пришлось котят раздаривать прихожанкам у церкви.
Могло ли это быть случайностью, что неведомая кошка пришла рожать именно в этот дом, где так любят кошек?
Я знал одного человека, которому любимая кошка во время приступов его болезни садилась на грудь. Он говорил, что это облегчало приступы.
Наталья Савёлова, Дмитрий Юрьев
Первое лицо, единственное число
— Ваша хваленая демократия нам, русским, не личит. Это положение, когда каждый дурак может высказывать свое мнение и указывать властям, что они должны или не должны делать, нам не подходит. Нам нужен один правитель, который пользуется безусловным авторитетом и точно знает, куда идти и зачем.
— А вы думаете, такие правители бывают?
— Может быть, и не бывают, но могут быть…
Государственность в полном объеме возникает тогда, когда все ее элементы (собственно власть, истеблишмент, а также народ и его организованная часть — гражданское общество) соединены множеством жизненно необходимых связующих нитей-коммуникаций: средствами массовой информации, правом, национальным самосознанием, идеологией, социальным взаимодействием и т. д. Для возникновения государственности недостаточно принятия Конституции или выборов парламента. У нас же вместо единого организма: «власть — общество — народ», вместо российской государственности возникла ничем не связанная, химерическая конструкция из безответственной и невменяемой элиты, призрачного (а на самом деле фиктивного) гражданского общества и народа-маргинала. Страны не получилось.
Единственным элементом новой российской государственности, который прошел всю необходимую процедуру общественной легитимации: был задуман и предложен для обсуждения политиками, введен решением всенародного референдума, признан элитой, трижды подтвержден в ходе общероссийских выборов и продолжает служить центром политической конфигурации страны — остается пост президента. И человек, который этот пост занимает. Институт президентства оказался единственным программным требованием, выдвинутым на исходе советской эпохи и осуществленным в полном объеме, и единственным же социально-политическим установлением, эффективно внедренным в государственный механизм и в массовое сознание после распада СССР.
Однако судьба этого института оказалась в высшей степени драматична. На исходе своего президентства бывший всенародный любимец Борис Ельцин стал «главой государства для порки». Разрушение эмоционального контакта между президентом и обществом было основано прежде всего на чувстве «делегированной общественной обиды», когда под влиянием многолетних пропагандистских усилий общественное сознание «вытесняет» нежелательные мысли о собственной ответственности за развал важной и масштабной работы по созиданию новой государственности и одновременно возлагает всю вину на единственного человека, которого можно назвать и символом, и реальной основой этой государственности. Столь же драматично и сегодняшнее положение второго президента России — Владимира Путина, оказавшегося в фокусе острейших массовых ожиданий, причем как оптимистических, так и самых катастрофических.