Новый мир. № 11, 2003
Шрифт:
Третья. Тогда пусть на самом деле я буду плохая!
Вторая. И семья казалась благополучной. И приходили люди и говорили: «Ой, какие у тебя дети! Ой, какая у тебя семья! И как у тебя уютно, хорошо!» И просто гордиться надо и все такое! И как они поют, и как они то, и как они это! Вот.
Первая. А когда я стала старше, я замечала, что папа с удовольствием дарил мне цветы. И лучших цветов, чем отец, мне не дарил ни один мужчина. Лучших не потому, что папа подарил, а потому, что они были так выбраны.
Вторая. И когда у нас начались реальные
Первая. Дарил украшения, косметику. Маме он этого практически не покупал — мама все покупала сама. Она и не особенно этим увлекалась, но тем не менее.
Третья. Любил наряжать меня как куклу. Все покупал мне сам… А мне не это нужно. Мне нужно, чтобы мне верили!
Вторая. Я помню даже один момент… Он, правда, в состоянии аффекта был. Отца он здорово выбил… Мне, правда, честно говоря, больно о нем вспоминать… Конечно, дальше этого отец бы не пошел никогда. Понятное дело, что никогда бы не пошел. Я в это верю и ничуть в этом не сомневаюсь. И вообще я очень боюсь, что когда я начинаю все это рассказывать, отец выглядит таким монстром, а при этом было же и очень много хороших моментов. Мы ведь любили друг друга и жили в семье, и он был моим отцом, я была его дочерью. И было очень много хороших моментов, они сейчас не вспоминаются, потому что все каким-то туманом заволокло. А момент, это был тот момент. Когда я начала отторгаться от всего. Мало того, сколько раз я себе давала обещания… Я помню, что я засыпала.
Третья. А когда у меня была высокая температура, он сидел рядом и держал свою руку у меня на лбу. Холодную руку.
Вторая. И в комнату вошел отец. Пожелать мне спокойной ночи. А я заранее под себя одеяло подтыкала и ложилась на него, чтобы он не смог под одеяло руку засунуть. Я знала, что он придет и засунет руку под одеяло…
Первая. А когда у меня была высокая температура, а он садился рядом, я брала его руку и клала себе на лоб. А иногда на грудь. И мне было легче дышать. Но с груди руку он быстро убирал… Я говорила: «Мне так легче дышать…» А он говорил: «Сейчас придет мама — даст тебе лекарства».
Вторая. И он вошел, сел рядом, и мы как-то смеялись, разговаривали, а потом он взял мою руку и положил себе… туда… Прямо туда. И я почувствовала, какое там все большое и твердое… Я руку отдернула. И он тут же вышел.
Первая. Был эпизод. Мы вдвоем куда-то ехали глубокой осенью. И у нас сломалась машина. Остановились люди какие-то — помогать — и подумали, что я его жена. И я поймала себя на мысли, что мне очень приятно это слышать. И отец, кстати, тогда этого не опроверг.
А еще был эпизод. Я училась в десятом классе. И мы были летом в Киеве. И мы шли куда-то по гостинице, без мамы. И какие-то люди подумали, что мы — муж и жена.
Третья. «Не главное — достичь
Первая. И в моем подсознании отец всегда боролся с каким-то другим мужчиной. И мне становится порой жутковато, так как я ловила себя на мысли — если я общаюсь с отцом, то мужчина мне никакой другой не нужен, даже если я в кого-то влюблена. Вот влюблена, а куда-то пошла с папой — и про этого мужчину не вспоминала. Забывала в его присутствии обо всех.
Вторая. И я в результате ушла. Мама ничего не понимала. Почему я ушла? Юношеское самоутверждение такое! Она только видела, что мы ссоримся с отцом… Вскоре после этого мама попала в больницу.
И, значит, вскоре после этого попадает в больницу отец. И я тогда тоже переболела на нервной почве.
Первая. И я увидела отца с другой женщиной. В Сокольниках, в парке. Средь бела дня. Они шли по аллее и целовались. И смеялись. Мама была на работе. Я — прогуливала институт. С мальчиком. Отец шел прямо на меня и ничего не видел. Он был счастливый, как мальчишка. И он подхватывал ее и кружил. Им было хорошо друг с другом. И я потянула мальчика к скамейке. И мы сели. А отец с женщиной прошли мимо. Она была совсем молодая. Чуть старше меня. И похожа…
Третья. Когда я звоню домой и слышу голос мамы, я думаю, что я еще не взрослая.
Вторая. Я позвонила. Мама сказала — давай встретимся. Разговор был очень эмоциональный. Я поняла, что смогу изменить нашу семейную ситуацию, только если выложу маме всю правду. И я рассказала все, как есть. Упуская, может быть, какие-то подробности, которые, может быть, ее слишком бы ранили, но суть всего моего конфликта, как я его вижу с отцом. Я ей рассказала.
Третья. У нас все есть, чтобы жить удобно, спокойно, но…
Вторая. И рассказала про наркотики, про Сашу, про первого мужчину — про все. Как жила одна в заброшенной квартире. Для нее открылся просто другой человек. Ее дочь. Все с ног на голову.
Первая. Маме я не сказала. Ее не было дома. Я кричала: «Я тебя ненавижу! Ты меня предал! Ты мне не отец!» И я била его кулаками в грудь. Он стоял такой подавленный. Он что-то говорил, что не тебя, а маму, а тебя не предавал, а тебя я очень люблю и никогда не брошу и только из-за тебя не ухожу из семьи. Я кричала, что — при чем тут мама?! Что я… так люблю его, а он! Он сначала пытался меня успокоить, обнять. А потом, как истеричку, отхлестал по щекам.
Вторая. На маму тогда было страшно смотреть. Но я не могла это в себе больше держать. То есть вот это было последнее средство защиты, оправдания и попытки что-то изменить. Последняя соломинка.
Первая. Он курил на кухне. Я подошла. Обхватила его голову. Стала целовать, целовать… Везде… Я ничего не помню… Помню, что он держит меня за плечи и трясет. Сильно-сильно. И глаза у него сумасшедшие… И я поняла, что теперь он точно уйдет.
Третья. И я решила: если вы так все запрещаете, если я плохая — я пойду и сделаю это!