Новый Мир. № 3, 2000
Шрифт:
(Воспитание в семьях — всегда многодетных — было важным видом деятельности, важной сферой жизни: целью этой деятельности было непрестанное пополнение общества достойными людьми этого рода.
Когда сократилось число детей, а сами они были отданы на воспитание государству — детсады и школы, — люди сосредоточились на себе, на своих личных взаимоотношениях с государством. Забота о детях и их будущем объявлялась лишь в момент окончания школы.)
…С 1859-го до смерти в 1867-м служил в Министерстве просвещения и, путешествуя, собирал
…Один брат писал другому: «Верни мне мои 8 тысяч, я открою фотографию и стану известным человеком».
(Слова, действия героев из сказки. Все выведено из употребления. А ведь как мало времени прошло.)
«В Афоне химикалии быстро портились, а ехать за ними надо было в Константинополь или Париж». Тусклый смех слушателей. И это тоже — из сказки, из мифа: в древние времена люди ездили через море, из страны в страну.
А вот и что-то родное послышалось: «Хотели устроить экспедиции на Афон, но ни у духовного ведомства, ни у Министерства просвещения не было на это денег».
Когда собрали все-таки экспедицию, члены Археографического общества писали ему наказы! Гильфердинг, еще кто-то.
Наказы! Люди, которым приходило на ум писать их, не были, видно, заняты отчетами и докладными.
Живых и деятельных и тогда было не много — но сегодняшние не имеют каналов для личного самовыявления.
В тот же день. Впечатления А. П. К-вой [молодой советской бюрократки, сменившей в 1976 году С. В. Ж-скую на посту зав. Отделом рукописей ГБЛ и умело разрушившей его] от поездки в Ленинград (в Рукописный отдел Пушкинского дома и Отдел рукописей Публичной библиотеки).
— …Удалось переговорить как с руководством, так и с большой частью коллектива. Для меня все это было новым (pourquoi? Ты филолог, ай нет?)… Очень детально, очень подробно ответили на все многочисленные вопросы… Прекрасные высокие комнаты выделены для хранения…
ГПБ — коллектив, в котором сложились свои добрые традиции…
…Выяснилось, что их волнуют и тревожат те же самые заботы, что и нас…
(Наташа Зейфман: «В ее произношении „Курбатова — Муратова“ звучат как имена булгаковских персонажей!»)
…Я услышала, что они стремятся проводить гибкую политику.
…Комплектование требует строгости отбора и в то же время учета всех факторов…Что я хочу сказать? Такой обмен впечатлениями, такое знакомство с деятельностью других учреждений — оно очень полезно.
Речь ее шла мерно, с небольшими покачиваниями голоса. Она возвышала интонацию на словах, казавшихся ей возвышенными или эмоциональными, — хотя они целиком были стерты всеобщим — и ее собственным — употреблением: «Их волнуют и тревожат…»
19 мая. Звонила Алла Л. Кривицкий снимает из рецензии Антокольского на том Тынянова в «Литературке» упоминания и Лунца, и Серапионов (Кузмина Антокольский, оказывается, давно снял сам). Позвонила я Каверину. Ему, говорит, неудобно вмешиваться — будто он устраивает рецензию на собственный том. Звоню снова Алле — решаем
4 июня. В дневном поезде Москва — Ленинград.
— Одного полковника перед отъездом заставили вернуть боевые ордена. Жаль, что он не попросил в обмен вернуть ему его кровь: «У меня, знаете ли, как раз сохранились точные справки из госпиталей о потере крови на поле боя…»
Хроника Дзиги Вертова. Смотрела — и только одно вертелось на уме — слова Чуковского: «Революция не стала разбирать, кто из них символист, а кто — акмеист…» И еще: «Хорошо, что я живу не тогда!»
На днях письмо Эмки к Зиминой. Опять ругает Якобсона и Кбому. Начал изучать язык.
Ася Берзер о вечере памяти Гудзия и выступлениях Л. и П.: «Один мой знакомый сказал, что, слушая их, можно подумать, что Гудзий был предводителем шайки бандитов».
7 июня. Дневной поезд Ленинград — Москва.
Духота. Работать трудно.
— Товарищи пассажиры! Курить в вагоне запрещается! Выходите в нерабочий тамбур, там — ведро!
И на ведре-то он сделал главный подъем голоса. Ведро-то и было средоточием обслуги в экспрессе «Ленинград — Москва».
…И никогда, никогда той «мальчишеской свежести, ребячливости», которую замечает Гессе у американцев.
9 мая. Разговоры.
— Он читал у нас лекции — по взаимоотношениям между государствами. Их там каждый месяц информируют. Он меня предупреждал: «У меня трехмесячной давности!..» Я говорю: «Ничего! Чего там особенного произошло?..»
Нашим женщинам так понравилось, говорят — вот бы нам заказать эту лекцию! Я говорю — попробуйте через секретаря парткома.
…У меня сегодня итоговое занятие — и все!
Сам крепко сбитый, в меру подстриженный, с галстуком. Имя им легион.
2 октября. На берегу Волги в Дубне старик с палкой — седые клоки из-под помятой шляпы, старая, но чистая рубаха с надписями «Спорт», «Спорт»; в очень старом, но тоже чистом пальто — что-то среднее между старым мастеровым и «полуинтеллигентом».
— Похоронил я свою жену, свою голубушку, Соню!.. 57 лет прожили! Сколько она, голубушка, со мной вместе земли истоптала!.. Как же мне ее жалко! — (Плачет.)
Я спросила его про холмики вдоль полотна на пути в Дубну. Он работал на канале.
Рассказ Алексея Федоровича Черепанина,
1898 года, уроженца деревни Цыганово, Савеловского уезда, недалеко от Кимр
— Да, канальцев тогда тут много было… Ох и мерли же они здесь! Я обходчиком был, иду по своему пути и считаю палкой: раз, два, три — шесть могилок насчитал. Идет наш лесник: «Ты что, — говорит, — считаешь?» — «Да вот, — говорю, — с прошлого раза-то — шесть могилок!» (— А часто ли вы обходили? — Да раз в 2–3 недели.) А он говорит: «Тебе бы на „28-й трактор“ к нам — так там бы ты их и двести насчитал!» А это у них там участки так назывались, там лес пилили те же канальцы.