Новый Мир. № 4, 2000

Журнал Новый Мир

— Давай — сюда, к нам! — завопил Василий Васильевич, открывая бутылку. — Сейчас, сейчас, — бормотал он. — Ах, тут еще пробка. — Он ковырял ее ножиком. — Наверно, хорошее вино — если пробка; сейчас протолкну ее внутрь. Вот — готово! Давайте, Алла Александровна, стаканчик!

Неожиданно раздался звук перегоревшей электрической лампочки — и опять нахлынул мрак.

Приехав домой, Василий Васильевич переоделся в одно сплошное рванье и сверкал, ходил по деревне босиком и чувствовал себя вольготно.

— Терпеть не могу городской костюм, — сказал он Алле Александровне.

Алла Александровна нашла на этажерке у Василия Васильевича бутылку чернил, сохранившихся еще с тех пор, как он работал учителем в местной начальной школе, развела их водой в ржавом тазу и покрасила в фиолетовый цвет занавески с окон — чтобы казались чистыми.

Однажды вечером Василий Васильевич и Алла Александровна сидели, будто голубочки, рядышком у окна и глядели вдаль. После зимы ожила муха — она оказалась

слишком большой, чтобы запутаться в паутине под потолком, и Василий Васильевич с Аллой Александровной с наслаждением ощутили, как им на волосы садится пыль. И в наиприятнейшем настроении Алла Александровна спросила у Василия Васильевича:

— А помните, любезный мой, как мы танцевали на выпускном вечере в лесотехническом техникуме в Ларчинске, а потом я провожала вас на пароход — и вы на прощанье подарили мне атласную алую ленту; помните, какие у меня были косы?

— А как же, — отвечал Василий Васильевич, хотя в ларчинском лесотехническом техникуме отродясь не учился и на пароходе никогда не плавал.

Дни становились все теплее. Алла Александровна забыла про пальто и в солнечную погоду раздевалась до фиолетовых бюстгальтера и панталон. Однажды в таком виде она прошлась вместе с Василием Васильевичем по деревне. В магазине она из бюстгальтера достала деньги и купила Василию Васильевичу подарок — на всякий случай — свечку. Увидев Аллу Александровну — и в магазине, и на улице, — как мужчины, так и женщины закрывали глаза и останавливались; время для них замирало. Вернувшись с прогулки, Алла Александровна поцеловала Василия Васильевича и сказала:

— Отдохнула я у вас замечательно, деревенским воздухом дышать одно наслаждение — и сердце мое не скрипит, как бывало, а я ведь и не надеялась дожить до лета. Теперь решила я съездить в Галабурдовщину, к двоюродной сестре. Она наверняка меня заждалась.

Когда Алла Александровна уехала, Василий Васильевич занавески на окнах по утрам не раздергивал; он к ним не прикасался, потому что они напоминали ему о женщине. В самую ясную погоду в доме торжествовали сумерки, а на столе торчала в стакане свечка, которую Василий Васильевич никогда не зажигал, даже если не было электричества.

Как-то Василий Васильевич смотрел в окно сквозь полупрозрачную ткань и увидел на дереве фантастическое существо. «Неужели такие птицы бывают?» — подумал Василий Васильевич; затем сообразил, что это по занавеске с обратной стороны ползет паук…

Петкевич Юрий Анатольевич родился в 1962 году. Закончил Белорусский институт народного хозяйства и Высшие сценарные курсы. Печатался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Знамя», «Континент» и др. Живет в Белоруссии, в деревне Новый Свержень Столбцовского района Минской области.

Евгений Сабуров

Облака заговорили

* * *

Чайка, взмывающая над землей, погружена в голубой цвет, как будто серый кабриолет, карабкающийся высокой горой. И я, наблюдая за ней, в зной понял прохладу лет. Но то ли мы стали красным вином излишне увлечены, то ли спокойствия лишены, отягощены виной — так или по причине иной, но мы не влюблены. А значит, трезвости нет как нет и прохлада лет не дает ни капли воды на горящий рот, ни оправданья бед, и, погружена в голубой цвет, чайка в горы плывет.

* * *

М. А.

Женоподобные метели сносили, приносили снег на полувековые ели, на отвороты хвойных век, из-под которых вдаль глядели на берег, на слиянье рек холмы, почти как человек. А мы ходили да ходили, и наш спокойный променад ни взрывами морозной пыли, ни тресками лесных петард холмы в те дни не бередили. Лишь наст скребли автомобили да в календарь толкался март. Прислушавшись к своим капризам, поверив на слово тому, что небо небывало близко и что сидеть в своем дому, когда с холма, согнувшись книзу, ныряет лыжник! Что ему, когда метелью ум пронизан! Переступая скользких

мест, выглядываемых тревожно, предательский внезапный блеск, мы тяжело и осторожно передвигались в темный лес, переминали правду ложью, перетрудили милость Божью, поставили на совесть крест, вздохнули и спаслись, возможно. Холмы устойчиво лежали, сообразуясь с облаками, под ними в белоснежной шали река, не видимая нами, струилась чистою печалью, и было сладко, как вначале, когда так пусто за плечами, без снов и вздохов спать ночами.

* * *

Шмель в цветочек залетел леший музыку запел по копытам мерина кузнец ударил нервно силу рук измерил и стал работать мерно. А по краю а по кромке мира лезли облака разговаривала громко с нами быстрая река это было лишь сначала а потом она молчала миновала мельницу зажила замедленно облака же и в начале ничего не отвечали в тишине себе ползли тенью павши до земли. Тень сгущалась шмель пугался глядь цветок осиротел закачались сосен пальцы будто взяты на прицел. Облака заговорили стали молния и гром взвились кучи водной пыли там где плавал водоем дождь пошел да и прошел а потом опять пошел. Где прозрачный легкий воздух жаром душу иссушал встал огромной стенкой грозной водяной тяжелый вал. Грозы дальние гремели грозы ближние глушили заливали в речке мели лес поили в небе жили шелк ласкался невесом мы лежали нагишом в потемневшем сразу мире на неведомой квартире.

* * *

Заповедные пределы, те, которых не прейти, — это мама, это тело, это мягкий запах мела, сад утех и вечер птиц. Огляди свои владенья, длань над ними растопырь, там сквозь пальцы дети, дети каждодневно мечут деньги, их сбирает нетопырь. Зрелость серыми кострами над страной моей взойдет, снег растает под дождями, жар, растасканный ветрами, прекратит мутить народ. И жестокость станет славной, и обида не такой. В основном, в сердечном, в главном все переместится плавно под невидимой рукой. Мы ли это? Ты ли это? Мыли лето до зимы, зиму пропили с рассветом, но пределов по заветам так и не достигли мы. Выйти бы за грань привычки, обернуться злым сморчком, вынуть трубку, вынуть спички, как права качают птички, слушать поутру молчком.

Сабуров Евгений Федорович родился в 1946 году в Ялте. Поэт, драматург, прозаик, известный экономист. В 1991 году вице-премьер России; в 1994 году — глава правительства Крыма. Живет в Москве.

Марина Палей

Long Distance, или Славянский акцент

Сценарные имитации

Фильм четвертый

МЕХАНИЧЕСКИЙ ПОПУГАЙ