Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая
Шрифт:
— Ага.
Увидев выражение моего лица, девка беззаботно рассмеялась.
— Да ты не переживай! Я же вижу, Маричка твоя на пустошах выросла. Не пропадет. Странно только, что оружие брать с собой наотрез отказалась. Я ей хотела карабин свой любимый дать, легкий, удобный, под женскую руку, а она уперлась, да и все тут.
— Как же вы отпустили ее одну?! — возмутился я.
— А что такого? У нас тут вольная станица: кто куда хочет, тот туда и идет, — пожала плечами Катька. — Я ей предложила за компанию сходить, посудачить о своем, о женском, а она мне: «Одна побыть хочу». Что-то себе надумала баба, у нас такое бывает. Ждет, небось, чтоб ты ее поскорее нашел да от
— Спасибо за заботу. Куда она пошла, не знаешь?
— Как не знать-то? Есть тут одно тихое местечко, я ей подсказала. Сама там люблю посидеть. Мы с Джеромом там первый раз это-самое, ну, ты понял. Уютно там, — с этими словами Катька игриво мне подмигнула, как бы подговаривая меня повторить с Маричкой их с Джеромом опыт.
— Как туда пройти?
— Выходи через главный выход, под старой мельницей. Как выйдешь, вдоль русла пересохшей реки иди на север, до пригорка, где стоит одинокий сухой дуб. Забирайся на пригорок. За следующим пригорком увидишь черненький такой лесок. Там тропа есть, по ней шагов триста пройдешь, и увидишь рыбацкую избушку около болотистого озера. Там ее и ищи. На топи только заходить не вздумай — не трясина засосет, так гадость какая-то укусит.
— Спасибо! — кивнул я, засобиравшись к выходу.
— Эй, обожди! День же наверху! Возьми-ка у Ванды куртку с капюшоном, закутайся поплотнее да очки надень! Первый раз на пустошах что ли?!
Вартовые, как называли здесь дозорных, были, видимо, предупреждены обо мне. Выпустили, не задавая лишних вопросов. Угрюмый бородатый мужик, стороживший выход из подземелий, без слов достал из металлического ящика и протянул мне старый украинский автомат «Вепрь» с примотанным к нему запасным магазином. Кивнув, я бодро взбежал по самодельным ступеням, вделанным в стены выдолбленного в земле вертикального колодца, открыл люк и оказался в подвальном помещении со скрипучим деревянным полом, где был бы уместен запах мышей и залежавшегося зерна. Из дыр между досками в потолке сюда проникали лучики света.
Дорогу оказалось найти несложно. Выбравшись из подвала старой ветряной мельницы, я сразу приметил русло высохшей речушки. Солнце стояло в зените, но небо, на счастье, было хмурым и пасмурным. Порывистый ветер гонял над землей пыль и остатки пожелтевших листьев. Кроме завываний ветра и скрипа старых мельничных лопастей, нигде не было слышно ни звука. Видимость была хорошей. Глубоко вдохнув сквозь закрывающую лицо повязку и оглядевшись по сторонам, я увидал на холме вдали сгоревший остов Храма Скорби, над которым, не иначе как по старой привычке, кружили вороны. Стоило мне подняться туда — и я вновь оказался бы на могиле матери. Быть может, в этот раз я сумел бы побыть там спокойно — столько, сколько пожелаю. Быть может, такой возможности мне больше никогда не представится. Но указанный Катькой путь пролегал в противоположном направлении. Поколебавшись с минуту, я отвернулся от Храма прочь. Ушедших уже не вернуть. Но, может быть, я еще способен помочь живым.
Ступая по мелким камням, поросшим внизу бесцветным мхом, я быстро дошел до пригорка, где сгорбился, будто древний старик, высохший столетний дуб. Странно, что в Темные времена этого исполина не пустили на дрова. Должно быть, он тогда еще был ценен как ориентир.
А вот и лесок. Если, конечно, так можно назвать нечто совершенно мертвое. Когда-то, должно быть, здесь была крупная лесополоса.
«Когда-то здесь ступал мой отец», — думал я, идя по тропе среди мертвого леса. Мой слух был напряжен, а автомат снят с предохранителя, но каждый раз, когда я тревожно замирал и вскидывал ствол вверх, тревога оказывалась ложной. Однажды из-за деревьев взмыли вверх, хлопая крыльями, несколько жирных грифонов. Еще один раз я увидел маленького поросенка, покрытого толстыми роговыми пластинами, словно носорог. Хрюкая, поросенок увлеченно рыл носом землю среди стволов упавших деревьев, разыскивая насекомых или съедобные коренья. Земля не была совсем мертва. Она просто стала намного менее красивой — словно былая красавица, постаревшая и обезображенная оспой.
— А вот и «уютное местечко», — прошептал я, останавливаясь.
При виде покосившейся, ветхой избушки, ютящейся на краю болотистых топей, пришлось признаться себе, что я напрочь лишен искаженного постапокалиптического чувства прекрасного, присущего Джерому и его Катьке. Если они были в состоянии рассмотреть в этом пейзаже одним и ведомое очарование, то у меня он вызывал лишь тоску и уныние. Прохладный ветер зловеще шелестел камышами и гремел створкой выбитого окна, держа нервы натянутыми как струны. Голые почерневшие стволы деревьев нависали над головой, бросая на землю неровные тени.
«Что же тут забыла, Маричка?» — удивился я мысленно, ускоряя шаг. Приблизившись к избушке шагов на десять, я остановился и нарочито громко возвестил о своем приближении щелком затвора и окликом:
— Маричка! Это я, Димитрис!
Однако в ответ я не услышал ничего кроме завываний ветра и шелеста камыша. В сердце понемногу закралась тревога. Я попытался убедить себя, что девушка могла просто не услышать меня из-за шума ветра. Сняв автомат с предохранителя, я осторожно, стараясь больше не шуметь, двинулся вперед.
Дверь избушки была выломана, кажется, еще много лет назад. Когда-то давно здесь были, кажется, кухня и гостиная, однако никаких следов своего тогдашнего убранство рыбацкое жилище не сохранило, все было давным-давно вынесено. Ступив внутрь, я сразу понял, что Маричка, будь она здесь, могла и впрямь меня не услышать. Пустые зеницы окон громко хлопали ставнями и свободно пропускали через весь дом сквозняк, который выл, словно привидение. Голые ветви деревьев царапали крышу с таким шумом, будто готовы были вот-вот ее обрушить. Деревянный пол под ногами чудовищно скрипел.
Я больше не рисковал окликать девушку — лишь осторожно позаглядывал в комнаты, убедившись, что ее здесь нет. Оставался еще один шанс — чердак. Лестница, ведущая туда, не досчитывалась пары ступенек, да и оставшиеся выглядели ненадежно. Люк был отперт, и сквозь него я даже снизу мог видеть, что одна из внешних стен на чердаке отсутствует. Едва ли кто-то захотел бы сидеть там, продуваемый ветром. Это не место для свиданий, не место для размышлений. Если она для чего-то и подходит, то разве что для суицида. «Нет!» — отогнал я от себя чудовищную мысль.