Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая
Шрифт:
Сам не знаю, но почему-то я почувствовал себя в этот момент очень гадко. Не знаю даже почему, но я резко отстранился и, кажется, даже чертыхнулся.
— Что случилось? — спросила она.
— Это было неправильно! Так не должно было быть! — я сам удивился, откуда в моем голосе появилось столько злости. — Ты разве сама не понимаешь, что это было?!
Так и не найдя нужных слов, я порывистым движением выбрался из-под одеяла и потянулся к выходу.
— Постой, — ее рука мягко легла мне на плечо, голос сделался несчастным. — Димитрис,
Некоторое время я сидел напряженный тяжело дыша. Перед глазами все еще проносился калейдоскоп лиц и воспоминаний, ярких, как живые. Не помню откуда, но я вспомнил, что в таких случаях стоит делать дыхательные упражнения. Несколько вдохов и выдохов исторгли из меня излишнее раздражение, как яд, и я почувствовал, как мышцы немного расслабляются.
— Нет. Это ты прости, — глубоко выдохнув, с сожалением произнес я. — Просто…
— Не надо ничего говорить. Просто приляг, останься тут, поспи, — продолжая гладить меня по плечу, с сожалением и стыдом прошептала Маричка. — Обещаю, я больше не стану…
— Да нет, ты вовсе не… Просто я…
— Не надо, прошу. Не говори ничего.
— Хорошо. Я не буду.
Я послушно приляг назад, на бок, спиной к девушке. Ее рука мягко соскользнула с моего плеча, и я ощутил там, где она только что была, странное ощущение пустоты. Краем уха я слышал, как она поворачивается спиной ко мне, съежившись и, как мне представлялось, крепко сжав веки, чтобы сдержать слезы.
— Маричка, мне так жаль, — прошептал я в темноте. — Но я не он.
— Знаю. Не говори этого, пожалуйста. Не говори о нем сейчас.
Погруженный в странные раздумья, я покачал головой.
— Что, если у тебя будет после этого ребенок? — в изумлении от самой этой мысли спросил я.
Она долго ничего не отвечала. Я даже подумал, не уснула ли она.
— Я не стану называть его как своего первого сына, — после долгого молчания ответила Маричка. — Я еще хорошо помню, какого это — жить на месте умершей, ощущая себя самозванкой. Я назову его в честь твоей мамы, если будет девочка. Или в честь твоего отца, если мальчик. Я буду любить его или ее.
— Маричка, ты хоть представляешь себе, о чем говоришь? Ты же меня почти не знаешь. Да и что за ребенок может родиться от таких родителей, после всего, что мы пережили?
— Я не хочу об этом думать. Я хочу верить во что-то хорошее.
— Это сумасшествие.
— Да, наверное.
— До сих пор не могу поверить, что мы сделали это.
Она ничего не ответила.
— А что дальше?! — продолжал допытываться я.
— О чем ты?
— О тебе. И обо мне.
— Не беспокойся об этом. Будешь ты. И буду я.
— Безумие, — прошептал я.
— Завтра будет новый день, Димитрис. Нам стоит поспать.
— Я не хочу. Не хочу засыпать.
Она больше ничего не говорила — я лишь слышал ее ровное дыхание. А я еще долго не спал. Переживал
«Ее крылья уже хлопают над нами. О Боже, я слышу их!» — услышал я в голове восторженный голос Локи, говорящего о «Валькирии».
— Я не сдамся, не сдамся, не сдамся, — бубнил я себе под нос и таращил глаза, чтобы не заснуть. — Я не буду спать, не буду спать.
Но незваный сон все-таки пришел.
§ 75
Вначале я был даже рад, что утром, когда проснулся, Марички уже не было рядом. По крайней мере, она не увидела, в каком жалком состоянии я пребывал. Я проснулся от сухости во рту и головной боли — такой пронзительной, какой не бывает ни при одной мигрени. Поднеся к лицу ладонь, я увидел, что пальцы мелко дрожат. Картинка перед глазами двоилась. Симптомы были слишком знакомы.
— Проклятье, — прошептал я.
Я едва нашел в себе силы, чтобы встать и выбраться из палатки. Ощущения дня здесь не было — в старом железнодорожном тоннеле стоял все тот же душный полумрак.
— Эй, пришелец! Что, тяжкенько после нашей самогоночки-то, а?
Казак по имени Борек, жаривший вчера кабана на вертеле, нашел меня минут десять спустя, около душа, где я, фыркая, поливал ледяной водой голову.
— Чего тебе? — зло спросил я.
— Атаман сказал, как проснешься, чтоб провели к нему. Уже за полдень.
— Это может чуть подождать? Мне надо к врачу. Сменить повязку.
Софья поняла все без слов, лишь посмотрев на меня. Когда я вскрикнул и отстранился от луча фонарика, которым она посветила мне в глаз, врач обеспокоенно и расстроенно цокнула языком.
— Что, так быстро?
— Голова раскалывается. Нужно какое-то обезболивающее.
— Ты уверен, что дело не в похмелье? Вы же вчера еще и наклюкались, будто у тебя без того не хватает проблем! Ладно, ложись. Поставлю тебе капельницу. Прочищу твой организм, как смогу, хотя бы от алкоголя. У нас с обезболивающими проблема. Долго тебя ими обеспечивать не смогу.
— Что посоветуешь?
— В таких случаях нужно очень медленно, под контролем врача, уменьшать дозировку и со временем переходить на более легкие препараты. За неимением всего этого есть только один способ, крайне неприятный — перетерпеть.
— Мне говорили, что это невозможно. Что при отказе от препарата я умру. Так может быть? — спросил я, пока она устанавливала капельницу.
— Я не знаю чем вас там накачивали. Не могу этого исключить.
Под капельницей стало немного легче. Еще лучше стало после укола, который мне сделала Софья. Но я чувствовал, что она лишь подарила мне несколько лишних часов с ясной головой.