Новый мир. Книга 3: Пробуждение

Забудский Владимир

Тем не менее говорить о победе было более чем рано. Самое худшее еще даже не началось. Внутри города наступающих ждала самая плотная и эшелонированная оборона изо всех, с которыми им когда-либо приходилось сталкиваться за всю войну. Несмотря на пропагандистскую браваду, командующие обороной Новой Москвы знали, что рано или поздно враг может прорваться внутрь, и кропотливо готовились к этому. Более того, такая возможность была изначально предусмотрена еще при проектировании города-крепости.

По данным разведки, переходы между всеми секциями и уровнями Новой Москвы могли быть мгновенно герметично запечатаны. При этом изолированные секции, куда проник противник, могли

быть одним нажатием кнопки завалены горной породой, затоплены водой, заполнены отравляющими веществами или легковоспламеняющимися газами, которые вспыхивали от первой же искры. Каждый перекресток, мост или переход, которые не уничтожали при вторжении из-за их важности для обороняющихся, был превращен в баррикаду, каждое здание — в опорный пункт, каждое окно — в огневую точку. Отсекая наступающим обходные пути, их направляли в «бутылочные горлышки», где их ждали непроходимые минные поля и батареи автоматических турелей. В любой стене, в полу или на потолке могло открыться отверстие, выпуская на атакующих рой «Потрошителей».

Подземные помещения были начинены таким количеством средств глушения всей электроники и ЭМИ-ловушек, что у штурмовиков, спустившихся под землю, не было никакой возможности поддерживать связь и координировать действия отрядов. В реалиях войны, где боевая обстановка могла измениться в любую секунду, сделав бесполезными самые тщательно продуманные планы, отсутствие связи означало катастрофу. В наши нашлемные компьютеры были закачаны планы подземных помещений Новой Москвы, составленные на основании самых надежных разведывательных данных и показаний измерительных приборов. Но на деле эти планы могли оказаться немногим точнее карт, нарисованных от руки средневековыми мореплавателями. Оказавшись во вражеской цитадели, мы останемся наедине с собой, и сможем полагаться только на собственное везение.

Этот кошмарный день был еще очень, очень далек от завершения.

§ 21

Странно, но в этот момент, на секунду отрешившись от картины сражения, я снова вспомнил родителей. Вообще-то я вспоминал их редко. Но это все же порой случалось с тех пор, как уменьшил свою ежедневную дозу стимуляторов до минимальной. Образы двадцатилетней давности, казалось бы, навсегда погребенные, неожиданно выныривали на поверхность из глубин подсознания именно в такие моменты, как сейчас, когда происходящее вокруг меня входило в особенно шокирующий диссонанс с тем, чего хотели для своей семьи и своего сына покойные Владимир и Катерина Войцеховские.

Взволнованное мамино лицо с покрасневшими от слез глазами и седые отцовские виски явились предо мной почти так же ясно, как если бы я смотрел на их фотографию. В моем воображении на родных лицах отражался шок, какой был бы на них, в моем понимании, если бы они стояли сейчас здесь на самом деле.

«Вот так, папа. А ты думал, человечество способно чему-то научиться. Думал, что смерть миллиардов навсегда перечеркнет в человеческом сознании любые мысли о войне. Ха! Видел бы ты сейчас то, что вижу я! Пожалуй, даже хорошо, что ты не видишь этого», — пронёсся в моей голове преисполненный печали монолог. Прикрыв глаза, я позволил себе на миг перестать быть капитаном Легиона и окунуться в мир Димитриса Войцеховского — в мир давних воспоминаний, перемешанных с фантазиями, который казался сейчас далеким до степени нереальности.

«Хорошо, папа, что ты не способен спросить у своего сына зачем он здесь, верит ли в правоту того, что делает, сможет ли оправдать свои поступки перед потомками. Хорошо, что не спрашиваешь, хозяин ли я своей жизни, не просишь

объяснить, как я оказался здесь, что собираюсь делать дальше. Если бы ты был способен задать мне эти вопросы, напомнить мне о том, чему учил, о чем просил, и призвал бы к ответу — это, наверное, было бы хуже, чем пуля прямо в грудь. О, Боже. Прости меня за это, папа. Но я надеюсь, что ты не можешь всего этого видеть. Надеюсь, что твоя душа не испытывает той боли, тоски и разочарования, какие могло бы повергнуть на тебя это зрелище…».

— Капитан? — ко мне быстрым шагом подошел и отдал честь рослый легионер. — Сержант Нейл, рота «Браво», 3-ий взвод. Мои бойцы перешли под ваше командование, сэр. Готовы к бою.

«И ты прости меня, мама. И спасибо тебе большое, что ничего не спрашиваешь. Не спрашиваешь, в порядке ли я, счастлив ли. Не спрашиваешь, есть ли рядом кто-то, кого я люблю и кто любит меня. Есть ли у меня дом, друзья, семья. Когда у меня будут дети. О, мамочка, как бы я хотел, чтобы ты заблуждалась сейчас насчет того, что тут происходит, или чтобы это тебя там вообще не интересовало», — продолжился в моей голове странный, но неудержимый всплеск эмоций.

— Мы перегруппируемся здесь со всеми, кто остался из рот «Браво» и «Чарли», сержант. Потом двинемся к ближайшей точке входа в город. Сражение еще не закончено, — не своим голосом, звучащим хладнокровно и решительно, молвил я в ответ.

— Вас понял, сэр.

Сердце, тем временем, сковала боль. Больше, чем обычно в таких случаях.

«Бедные вы мои», — продолжил я свой безмолвный диалог с покойными. — «Вы ведь думали, что нашли способ обмануть судьбу, обойти законы биологии. Завести ребенка — здорового, полноценного, нормального. Такого желанного. Вы так радовались ему! Так его любили! Тот младенец, если уж говорить честно, не был вашим ребенком. Это вообще не было настоящее человеческое дитя. Это было уродливое детище Чхона и им подобных. Плод генетического эксперимента, проплаченного корпорациями, принадлежащий им по праву рождения. Вы ведь это знали! Но вы обманывали себя. И меня. Купив нам радость в виде возможности побыть настоящей семьей, вы не хотели вспоминать о цене, которую придется заплатить. Может быть, надеялись, что ее платить вообще не придется. Но в конце концов пришлось. О Боже, пришлось сполна…».

— Может быть, еще не поздно, — прошептал я едва слышно себе под нос. — Может быть, это еще не конец. Если я выберусь отсюда, я, может быть, еще смогу все исправить.

Не уверен, что я хотел бы знать, что бы они на это ответили. Смогли бы простить меня даже после всего, что я сделал? Приняли бы обратно в семью и продолжили бы любить даже то, во что я превратился? К моему счастью, я никогда уже не узнаю ответов. А может быть, и к сожалению. Ведь никто больше не сможет отпустить мне мои грехи и освободить от груза то, что осталось от моей души.

— Капитан Сандерс, говорит лейтенант Буллет, командир 2-ого взвода роты «Браво», — донесся в наушниках голос одного из офицеров Колда. — Я — единственный оставшийся офицер роты. Собрал всех уцелевших после штурма позиции Омега-пять. Выдвигаемся к точке перегруппировки. Расчетное время прибытие — десять минут.

— Вы нужны мне вдвое быстрее, Буллет, — сурово откликнулся я, ничем не выдав смятения у себя в душе. — Сколько у вас людей? Что со снаряжением?

— В строю — всего двадцать один боец, сэр. Боеприпасов хватает — пополнили запасы из снаряжения убитых и раненых. Магнитные щиты преимущественно разряжены. Топливо в ранцевых движках — на исходе. Все уцелевшие «Автоботы» были направлены к вам, но их сигнал был потерян.