Новый Мир
Шрифт:
Прошло часа два. Взгляд замполита отмерял строчки, тихо шелестели равномерно переворачиваемые страницы. Пригревало весеннее солнце. Свиристели какие-то местные сверчки. Пилоты дремали на вытащенных прямо к машинам топчанах и раскладушках, лениво и вполголоса поругивая начальство, подменившее дрему в комфорте дремой в полевых условиях, причем без повода и пользы. Те, кто постарше, для порядка давали молодежи укорот, рассказывая, в каких условиях доводилось работать в Испании, Китае или хотя бы совсем недавно, под Руаном.
Где-то вдалеке раздался шум авиационного мотора. Сам по себе
Летчики встрепенулись, солдаты бросились к приписанным зениткам. «Проспали, проспали! — подумал Минин. — Все-таки проспали!» Белоярцев, даже не надев шлема, кинулся к своему «Яку» с номером шестьдесят и роскошным рисунком в пять цветов — медведь в алой косоворотке с балалайкой. Но, уже закинув ногу в кабину, остановился и замахал рукой. Глаз у аса был, как оптический прибор из фантастических книжек.
— Союзники! Союзники!
Вдалеке показалась маленькая точка, быстро превратившаяся в немецкий связной самолет. Сделав круг над полем, он зашел на посадку и после короткой пробежки замер прямо посреди полосы. Из кабины, на ходу сбрасывая шлем и надевая фуражку на взъерошенный ежик коротких волос, буквально вылетел офицер в форме ВВС ГДР с погонами полковника. У Минина отвисла челюсть. По отдельности легкий самолет, немец и полковник на их «точке» появиться вполне могли, но чтобы сразу и в такой спешке… В воздухе отчетливо запахло авралом и неприятностями. «Как чувствовал», — подумал Минин, похвалил себя за предусмотрительность и двинулся к нежданному пришельцу.
Как оказалось, по-русски немец говорил вполне сносно.
— Кто здесь главный. Меня послать генерал Шмульке! Ваш сосед!
Минин подошел к полковнику, стараясь совместить спешку и начальственное достоинство. Приветствовать союзника было необходимо, но делать полный доклад вышестоящему офицеру он не собирался. Обычно такие вопросы решал сам Миргородский, не допуская к ним даже Гусева.
— Замполит Минин. Временно исполняющий обязанности командира полка.
— Полковник Тайтман! — назвался немец и немедленно перешел к делу. — Пришел просить ваш содействие.
— Что произошло, това… камрад полковник?
Тайтман вытащил из сумки карту.
— Бриттен. Сейчас наш возвращаются назад. Тяжелые бои. Половина час назад бомбардир разбомбили наш аэродром, еще два сосед. Мы хотели просить разрешение принять у вас хотя бы истребители. У нас порвана связь. Не работает! Этот, — немец запнулся, явно подыскивая достаточно уничижительное определение для своего «кукурузника», — Самолет — единственное, что начало летать. Прошу содействие. Но англичан не будут разбираться, немецкий аэродром или русский. Они могут ударить и по вас.
Несколько мгновений Минин морщил брови, осмысливал сказанное, затем замер под вопросительными взглядами летного состава. Вот оно! Значит, недаром опасался! Но как ему поступить? Миргородский, конечно, разобрался бы в ситуации, но никаких инструкций насчет помощи союзнику он не оставил. И что
Сомнения разрешили связисты. Их командир капитан Старостин, зная про учебную тревогу, получив телефонограмму, лично выбежал на поле. Он бежал через все поле, наплевав на порядок, размахивая листом бумаги и истошно вопя:
— Павел Андреевич! Сигнал со станции, пробились-таки! Группа самолетов! Идут к нам! На запросы не отвечают!
Немец вопросительно посмотрел на замполита. Глаза у него были налиты кровью, лицо набрякло морщинами, полковник смертельно устал и, судя по всему, был готов к отказу. По уму Минин и должен был ему отказать, если строго трактовать установку «на провокации не поддаваться». Тем более что в таких условиях «англичан» и в самом деле не будут разбираться, чей аэродром, немецкий или русский.
— Камрад, какие будут ваши распоряжения? — спросил немец с ноткой безнадежности в голосе.
Минин крепче сжал томик Основателя и дал резкую отмашку:
— По машинам! — А потом, обернувшись, крикнул немцу: — Предупреди своих, чтобы ваши «люссеры» моим парням под прицел не лезли! Старостин, дай ему связь, как хочешь, но дай!
И, уже не слушая ответа связиста, полез в кабину «Яка».
Самолеты прокатывались по аэродрому в кажущейся анархии, но на самом деле в строгом выверенном порядке. Лязгали лебедки, стреляли толкачи, запускающие моторы. Гул авиадвижков повис над полем, как будто одновременно зазвенели десятки гигантских комаров. Но, перекрывая их, далеко вокруг разносился рык Минина из открытого фонаря самолета:
— Не спать! Не спать! Что, лентяи, будем ждать, пока империализм сам к нам прилетит?! На взлет!!!
— Комэск-один Кедру. Группа собрана.
— Вас понял. Алексей, веди. Остальным напоминаю о радиодисциплине. Кто нарушит — будут сдавать кросс в противогазах. На время.
«Новые радиостанции, — это просто сказка какая-то», — подумал Минин. Прежние чудеса отечественной радиотехники давали такой мощный фон помех и треска, что все общение сводилось к простейшим командам и ругани. А теперь можно целые монологи закатывать, не то что боевые приказы отдавать. Новенькое радио настолько отличалось в лучшую сторону, что в полку курсировали стойкие слухи о том, что это немецкая техника, упакованная в отечественные корпуса с отечественными же буковками. С этими упадническими и пораженческими слухами Минин боролся и пресекал их, но безуспешно.
— Суров ты, Пал Андреич!
— Бортников, это и тебя касается!
— Вижу немцев. Группа бомбардировщиков. Идут с превышением.
— Уверен, что немцы?
— Их «вундеры» ни с чем не спутаешь.
Отдаленные точки, больше похожие на мушек за стеклом, Минин видел, но разобрать в них самолеты, да еще с определением типа, было выше его способностей. Комполка снова по-доброму позавидовал таким, как Белоярцев, с их орлиным глазом. Его собственных «гляделок» хватало ровно на то, чтобы пройти комиссию и получить допуск к полетам.