Новый путь
Шрифт:
Заглянул в кафешку возле парка, вдумчиво выел креманку пломбира, да не просто так, а с сиропом. И спустился по лестнице на главную аллею. Снег тут лежал неубранным, и я двинул по натоптанной тропинке.
Деревья стыли в торжественной тишине, бережно храня в развилках белые искристые шапки. Редкие птахи вспархивали с ветвей, и тогда по парку расходился прозрачный шорох осыпавшегося снега. За колоннадами стволов и ворохами ветвей проглядывал серый бетонный мост, но урчание машин я отсекал, как досадный фон.
Впал
Я грустно усмехнулся — осенние дожди смыли «секретные» значки, рисованные Мариной. Но какая-то мелочь царапнула зрение. Кружок! Заветный «нолик»! Сигнал «Вам письмо!»
Не проверяясь, как обычно, я торопливо стащил перчатку, и сунул руку в дупло. Есть! Радостно скалясь, развернул половинку тетрадного листка. Послание было совсем коротким, но емким: «Я вернулась!»
Улыбаясь, я победно огляделся и зашагал домой.
Однако, везет мне сегодня. Дома — никого. Я постоял над «Коминтерном», глубокомысленно барабаня по панели системника. Загулял по залу, чтобы лучше думалось, свивая восьмерки вокруг стола и забытого стула с кучей выкроек и кипой журналов мод.
Спасибо ЦК ВЛКСМ, они с ходу решили мою задачу. Теперь у меня есть твердое алиби — я лечу в Москву за премией. Двух дней мне хватит за глаза. Страшно, конечно, но я весь этот год только и делаю, что трясусь. Улепетываю, как зайчик-побегайчик, шифруюсь, как лисичка-сестричка, прячусь, как мышка-норушка…
Это я раньше, в первые розовые дни, полагал, что мое житие в прошлом будет напоминать научно-фантастический роман. А вышел политический детектив…
«Да причем тут сумма беспокойств и, вообще, попаданчество? — подумал я насмешливо. — Как там Редрик Шухарт в «Пикнике на обочине» маялся, выясняя, что ж у него за истинное, глубинное желание? Вот, и с тобой так! Можно подумать, тебя сильно волнует спасение СССР! Вон, ты вчера читал «Комсомолку». Дело идет к упразднению Верховных Советов в «братских республиках». И что? Тебя озарил момент счастья? Ты задыхался от восторга? Нет! Дочитал — и стал жаркое перемешивать, чтобы не подгорело… Что, стесняешься признать правду? Да, да, по-настоящему тебя беспокоит разлад с Инной! Заметь, даже сейчас ты увильнул от некрасивой сермяги — разрыв назвал разладом!»
Я мрачно скривился, словно закусил долькой лимона.
Ну, да! Да! Я скучаю по этой дрянной девчонке, извожусь, злюсь, ропщу на судьбу и тоскую! До того дошел в своих горячечных умствованиях, что причину всей этой любовной нескладухи усмотрел в слишком хороших, просто идеальных отношениях с Инной. Я же не раз пугал себя, что наш с нею роман — не по правде, что волшебная сказка со дня на день вывернется уродливой былью. Вот и накаркал…
Бесцельно шатаясь по квартире, я подсознательно сужал круги, пока не оказался рядом
«Ну? Так и будешь стоять? — подзуживал себя. — Засунь свою гордость в… в одно место, и звони!»
Неловко тыкая пальцами в дырочки диска, я набрал номер квартиры неведомой «Зоти», и затаил дыхание. Сердце колотилось где-то у самого горла.
— Алло? — послышалось, лаская слух.
— Лариса? — поинтересовался я, трусливо радуясь, что трубку сняла не Инна. — Это Миша.
— Мишенька! — оживилась Лариса. — Привет! Хочешь поговорить с Инной? — добавила она тихонько.
— И хочу, и… не знаю! — честно сказал я.
— Инка, бывает, уставится в окно и сидит целый час… — пробормотала Дворская. — Мишенька, ты не обижайся на нее, Инка — девочка сложная, у нее всякие фантазии на первом месте.
— Да я уже понял…
— Позвать? — вздохнула Лариса.
— Зовите, — обреченно сказал я.
— Пожалуйста, на «ты», — мягко поправили меня.
— Зови!
В ухо толкнулся стук трубки, опущенной на тумбочку, и отдаленный зов: «Инка! Тебя!»
Расслышав знакомую поступь, я облизал пересохшие губы.
— Алло-о?
Меня пробрало всего, мурашки сыпанули по всем западинкам и даже, чудилось, по извилинкам. Голос Инны звучал, как всегда — ясно, открыто и нежно.
— Привет, — выдавил я.
После небольшой заминки слуха коснулось прохладное и деланно-безразличное:
— Здравствуй.
Заснеженная нежность…
— Я не помешал? — шаркнул я ножкой, теряясь и не зная, о чем говорить.
— Нет, на сегодня съемки закончились, — сквозь холодный тон проклюнулись ледяные иглы нетерпения. — Извини, что была не сдержана. Устала просто. Нервы, то, сё…
— Я понимаю… — вздохнулось мне.
— Ну-у… Пока. Я потом сама тебе позвоню.
— Ладно… Пока.
Ведомый раздражением, я бросил трубку — и словно разрядил негатив, переключил себя в «нейтраль». И сразу изнутри, из глубин моего естества, проросло ясное понимание: Инна не позвонит.
За окном серели сумерки, комната наполнялась тенью — в цвет моего настроения.
— «Только дали и туман, лишь туман и дали… — забормотал я нетленку из «раннего Гарина». — И за далями — туман, и за ним лишь дали…» — и ожесточился: — Не нюнить! Переживешь и это!
Резко сняв трубку, накрутил зеленоградский номер. Щелкнуло после второго гудка.
— Алло! — донес провод отцовское нетерпение.
— Пап, привет! — мой голос немного подрагивал. — Вы там модемный пул подняли?
— Кажется, позавчера заработал, — неуверенность в трубке намазывается на смущение. — Там были какие-то сложности, Револий Михалыч своих присылал. С шестнадцатью модемами не вышло, с двенадцатью только… А что?
Кажется, папа наконец приходит в норму, спускаясь с высот кибернетики — в его голосе прорезывается заинтересованность.