Новый рассвет (Другая заря) (др.перевод)
Шрифт:
– Рад, что вовремя оказался на месте, – шепнул Джейк ей на ухо и поцеловал.
Через несколько минут он остановил лошадь перед воротами, сделанными из двух толстых стволов деревьев, соединенных вверху брусом. Ворота стояли поперек дороги, ведущей к дому. В город они ехали другим путем, так что раньше Бэннер их не видела.
– Что это?
– Тот самый сюрприз.
Бэннер хотела соскочить с повозки с обычным проворством, но Джейк осторожно поднял ее на руки и поставил на землю.
– Ты должна беречь себя, милая. – Загорелая рука, коснувшаяся живота,
– Ох! – Бэннер прижала ладони к губам. На глазах выступили слезы. На деревянном брусе были выжжены слова: РАНЧО «СЛИВОВЫЙ РУЧЕЙ». – Так ты передумал?
– Нет. – Джейк с сожалением покачал головой. – Я по-прежнему считаю, что это ужасно глупое название для скотоводческого ранчо.
– Тогда почему? Для чего ты столько возился?
Он положил руки ей на плечи и повернул к себе лицом.
– Мне хотелось сделать что-нибудь, чтобы порадовать тебя, чтобы ты улыбнулась, а не заплакала. Я принес тебе столько несчастий, пусть ненамеренно, но все-таки. И мне захотелось хоть раз в жизни тебя обрадовать.
Бэннер упала в объятия Джейка. Если бы он не был таким сильным, он бы опрокинулся на спину. Он обнял ее и властно прижал к себе. Зарывшись лицом в ее шею, вдохнул аромат ее духов. Они пахли жасмином и солнцем. Объятие было долгим. Потом Джейк высвободился.
– Хочешь, пообедаем на свежем воздухе? Жена священника собрала нам целую корзину.
Бэннер радостно кивнула. Джейк отвел лошадь на лужайку и поставил повозку под деревом. Достал из-под сиденья корзину.
– Как тебе удалось ее подкупить, что она нам столько наготовила? – поинтересовалась Бэннер.
Джейк благоразумно подыскал священника из деревенской церкви подальше от Ларсена. Если бы он отправился к настоятелю той церкви, прихожанами которой были Коулмэны, слух распространился бы с быстротой лесного пожара, и Росс с Лидией узнали бы новость задолго до того, как Джейк был бы готов им о ней сообщить. К счастью, пастор не узнал ни его, ни Бэннер и был рад обвенчать их.
Его толстушка жена играла на органе, а дочь, старая дева, выступила свидетельницей. На прощание жена вручила Джейку корзину и пожелала долгой и счастливой жизни.
– Я ее не подкупал. Наверное, я ей просто понравился, – горделиво сказал он. У пекановой рощицы он приметил полянку, заросшую густым летним клевером. В воздухе пахло жимолостью и сосной. Дул легкий южный ветерок, в тени раскидистых ветвей стояла приятная прохлада.
– Ты о жене или о дочери? – поддразнила Бэннер. – Она с тебя воловьих глаз не сводила.
– Я не заметил. Смотрел только на тебя.
Джейк опустился на клевер и посадил Бэннер рядом. Не дав опомниться, опрокинул ее на спину и коснулся горячими губами. Его язык обжег ее губы. Он стал легонько поглаживать ей грудь.
Бэннер шевельнулась под ним, полная нетерпеливого желания. Но он сел, и она, всхлипнув, взмолилась:
– Ну
– Если мы ляжем прямо тут, в клевере, ты помнешь свое нарядное платье.
Она недовольно вздохнула, но позволила усадить себя. Потом сдернула шляпу и отбросила ее.
– Я не боюсь за платье.
Джейк щелкнул ее по носу.
– Значит, ты еще не очень повзрослела. Я хорошо помню, что на каждом твоем платье или не хватало пуговицы, или зияла дыра, или отвисал подол.
Бэннер засмеялась, вытаскивая из волос шпильки. Тяжелый узел рассыпался по спине темным водопадом кудрей.
– Ма зашивала мне их чуть ли не каждый день, но с твоей стороны неблагородно об этом напоминать.
С любовью собранная корзина оказалась полным-полнехонька: там лежали куски копченой ветчины, буханка разогретого в печи хлеба, банка сливового варенья, пирожные со свежими персиками, такие рассыпчатые, что крошки прилипали к пальцам.
Облизывая пальцы, Джейк сказал:
– Ты похожа на лютик.
На Бэннер было желтое платье того же нежного оттенка, что и цветок.
– Спасибо, муженек.
Как ей могло прийти в голову, что она любит Грейди или кого угодно еще, если на свете есть Джейк? Такой высокий, длинноногий, весь из одних мускулов. Он ходил развинченной походкой, качая бедрами, как все ковбои, но под кажущейся вялостью дремала сила, при мысли о которой Бэннер трепетала от нетерпения.
Из-под бровей, почти белых от природы и к тому же выгоревших на солнце, сверкали глаза, такие синие, что, погружаясь в них, она стонала от сладкой боли. Ей нравилась каждая морщинка на его лице, нравилась сила его характера, даже его упрямство.
Бэннер томно вздохнула.
– Устала? – Она покачала головой. – Хочешь домой?
– Рановато.
Джейк улыбнулся и прислонился к стволу дерева.
– Приляг. – Он положил ее голову к себе на колени. Стояло лето. Было тепло, но не жарко. После вкусного обеда они пребывали в блаженной сытости. В зарослях жимолости гудели пчелы. Ветерок ласково шелестел в листве. По небу лениво проплывали облака, белые и легкие, как пух.
Двое влюбленных расслабились в истоме, но близость друг друга не давала уснуть. Густые волосы Бэннер шелковым покрывалом рассыпались по коленям Джейка. С каждым тихим вздохом ее грудь поднималась и опадала. Джейк восхищенно водил пальцем по ее лицу.
– Пора возвращаться домой и приниматься за работу, но мне лень, – признался он.
– Я всерьез подумываю о том, чтобы уволить тебя.
Джейк улыбнулся и прошептал:
– Ты великолепна, Бэннер Коулмэн. – И наклонился, чтобы поцеловать ее.
Прежде чем отдать ему свои губы, она поправила:
– Бэннер Лэнгстон.
Джейк целовал Бэннер, дав волю страсти, его язык метался у нее во рту. Она обхватила его за шею и, притянув к себе его голову, выгнулась ему навстречу.
Джейк расстегнул несколько пуговиц ее корсажа и обнажил сосок, глянувший на него, как сердцевина восхитительного цветка, окруженный тонким батистом, кружевами и атласными лентами.