Новый Рим и славяне. Византийские мотивы славянства и Руси
Шрифт:
– Почему Провидению угодно было привести тебя сюда, в Империю Ромеев? Почему ты воюешь за базилевса против своих собратьев-славян? – с любопытством спросила она.
– Прекрасная Касинья, на этот вопрос нелегко ответить сразу. Пока скажу тебе одно. Славяне враждуют между собой. Их племена порой ведут беспощадную кровавую войну. Россы сильны, и потому у них много врагов среди славян, – тяжело вздохнув, отвечал стратиг.
– Я хочу выпить за тебя, за твои победы над врагами, прекрасный и храбрый росс, – молвила женщина, наливая в его бокал вина и слегка улыбаясь.
– Росич, – поправил её Хилвудий по-славянски, наливая вина ей, и негромко добавил: – Премоги! Свароже!
Всю ночь они пили красное крепкое вино, страстно ласкали друг друга и вновь соединялись. В любовном экстазе их сердца бились в унисон, и их голоса сливались
Все дни потом слились в один яркий радостный поток счастья. Но ещё один из них особо запомнился Хилвудию. Это было 23 февраля – день закладки кафедрального собора Ромейской империи, храма Святой Софии, Премудрости Божией. Император решил возводить постройку на месте сгоревшей во время мятежа базилики, разобранной в последние недели. К тому времени Хилвудий познакомился с одним образованным и знающим человеком из окружения Велисария. Его звали Прокопий. Тот хорошо знал историю, военное дело, право, географию, архитектуру и строительство, прекрасно писал и мог вести любую работу в канцелярии полководца по управлению войсками. Они познакомились на пиру. Хилвудию внушали уважение умное лицо Прокопия и его внимательные серые глаза. Высокий лоб, ранняя лысина, острый нос – всё выдавало в нём человека учёного и осведомленного. Прокопию, в свою очередь, понравился голубоглазый светловолосый варвар с русой бородой. Черты лица его и манеры говорили о природном благородстве и знатном происхождении.
Закладка фундамента храма состоялась утром. Прокопий и Хилвудий стояли среди толпы придворных, и учёный муж долго рассказывал, как отрывался котлован, как предстоит выкладывать и отливать фундамент, возводить стены, как ведутся необходимые математические расчёты. Он указал стратигу на известных зодчих Анфимия, Тралла и Иссидора, приглашённых из Милета в столицу. Назвал приблизительную сумму стоимости грядущей постройки, вызвав этим немое удивление Хилвудия. Тем временем священники совершали молебен, обкуривая место постройки ладаном и окропляя вся и всех святой водой. Базилевс Юстиниан в роскошных одеждах, блистая золотыми украшениями с драгоценными камнями, был здесь же неподалёку и принимал поздравления. Хилвудий видел невозмутимое гордое лицо Юстиниана и вспоминал его в решающий день мятежа. Неподалеку была и базилиса со своей свитой, среди которой находилась его возлюбленная. При взгляде на неё стратиг, с трудом сдерживая рвущееся из груди и сердца чувство радости, пытаясь не улыбаться, а казаться серьёзным в глазах Прокопия. Делал вид, что слушает последнего предельно внимательно и вдумчиво. Он видел, что она тоже улыбалась одними уголками губ и не подавала вида. Чувствуя это, Хилвудий ощущал, будто у него за спиной вырастают и распрямляются крылья, и ему казалось, что ещё немного – и он взлетит над толпой. Но церемония и обряд подошли к концу. Феодора увела свою свиту во дворец. Юстиниан ещё некоторое время побыл на закладке фундамента, интересуясь, как налажены работы. Но скоро он и его окружение собрались уходить, и Хилвудию стало тоскливо. Свет померк с уходом Касинии. Видя тоску и замешательство Хилвудия, хотя и не понимая, чем они вызваны, Прокопий предложил молодому стратигу сходить в бани и выпить хорошего вина. Хилвудий, подчиняясь какому-то внутреннему чувству и стремясь убить время, согласился.
Они долго сидели в жарком помещении бань, овеваемые горячим паром. Потом мылись тёплой водой. Потом рабы-евнухи делали им массаж. Потом они пили белое, некрепкое, холодное, кисловатое вино, очень понравившееся после бани Хилвудию. Потом банщик предложил им привести рабынь для услады. Но Прокопий и Хилвудий отказались и просили ещё вина. Они сидели на скамье из серого мрамора, продолжали понемногу пить и пьянеть. Сходили и ещё немного погрелись паром. Между ними всё более завязывалась и разгоралась дружеская
– Как ты оказался на военной службе у базилевса, стратиг? – спросил Прокопий.
– С детских лет отец и сородичи учили меня военному делу и верховой езде. Наш род был знатен. Но у россов много врагов среди склавинов. Между вождями славян нет единства и мира. И однажды ночью склавины напали на россов. В жестокой сече легли почти все мои сородичи. Остались в живых только я и Ватиор – мой двоюродный младший брат. Народ россов бросил свои селения и отступил на юго-восток. С той поры твой покорный слуга Хилвудий посвятил себя войне со склавинами. Среди соплеменников я набрал немалую стратевму – дружину. Война и привела меня в империю – «в грекы», чью землю разоряют склавины.
– Чем же сильны и как вооружены славяне и анты? – поинтересовался Прокопий.
– Только славянская знать имеет мечи, коней и какие-то доспехи. Но большинство простых воинов вооружено лишь двумя короткими копьями – киями или сулицами, пригодными для рукопашной схватки и для метания. Есть у славян и луки со стрелами, наконечники которых они отравляют ядом, есть и секиры. Большинство же воинов сражается без доспехов, которые мешают стремительно нападать на врага и передвигаться на ратном поле. При своём высоком росте, сильных мускулах и природной выносливости славяне и анты достигают победы за счёт ловкости и умения драться, увёртываясь от ударов противника. Далеко не все воины идут в сражение с небольшим щитом, многие не надевают перед схваткой даже хитона или плаща. Другие, надев и подвязав только кожаные штаны, прикрывающие срамные места, вступают в схватку с врагами, – рассказывал Хилвудий.
Свидетельства эти казались почти неправдоподобны и даже забавны Прокопию. Однако он верил стратигу и всё более и более удивлялся.
Они попросили евнуха принести им ещё выпить, и тот принёс вино цвета янтаря, которое оказалось крепче и слаще первого. Когда Хилвудий и Прокопий разливали его по кубкам, оно слегка пенилось, и со дна поднимались тонкие струйки мелких пузырьков. Они ещё раз выпили. На вопрос Прокопия о достоинствах вина Хилвудий улыбнулся и ответил, что оно напоминает ему славянский «мёдос» (мёд). Захмелев ещё сильнее и понимая, что его друг знает многое тайного из жизни двора, Хилвудий решился попросить Прокопия рассказать о базилисе, пытаясь услышать хоть что-то и о своей возлюбленной. Учёный муж, как догадывался Хилвудий, не любил императорскую чету, а особенно базилису. И стратиг не ошибся, ибо подвыпивший Прокопий быстро согласился и заговорил шёпотом:
– Феодора родилась в многодетной семье хозяина небольшого постоялого двора где-то в Иллирии. Семья жила бедно и впроголодь. Ещё будучи подростком, она решила сама зарабатывать деньги. Она не могла сходиться с мужчинами и отдаваться им, как женщина; но за деньги проституировала себя, как это делают мужчины, с людьми, одержимыми дьявольскими страстями, между прочим, и с рабами, которые, провожая своих господ в театры, между делом, имея свободное время, занимались такими гнусными делами.
– Неужели об этом не знал её отец и старшие сородичи? – с удивлением спросил Хилвудий.
– Видимо, они закрывали на то глаза, ибо она иногда приносила им деньги. Долгое время жила она в этом блуде, предавая своё тело противоестественному пороку. Как только она стала взрослой и цветущей видом, тотчас пристроилась при сцене и стала просто блудницей… Она не умела ни играть на флейте, ни на струнных инструментах (сопровождая их пением), тем более не отличалась в танцах. Но умела она только первому встречному продавать свою юность и красоту, служа ему всеми частями своего тела. Затем она стала выступать с мимами во всех театральных представлениях, принимая участие с ними во всех постановках, там, где требовалась её помощь, чтобы вызвать смех шутовскими выходками. Она была исключительно изящна и остроумна, поэтому, когда играла на сцене, тотчас обращала на себя всеобщее внимание. Эта женщина не стыдилась ничего, и никто не видал её чем бы то ни было смущённой. Но она без малейшего колебания проявляла себя в самых бесстыдных действиях; когда её хлестали или били по щекам, она способна была, вызывая громкий смех, остроумно шутить. Скинув с себя одежды, она показывала зрителям голыми и задние, и передние части, что даже для мужей полагается быть невидимым и закрытым. По отношению к своим любовникам она, возбуждая их своими развратными шутками и при помощи различных ухищрений отдаваясь им всё новыми и новыми способами, умела навсегда привязать к себе души этих распущенных людей. Она не считала нужным ожидать, чтобы к ней обращались со словами соблазна, но, наоборот, сама вызывающим остроумием и нетерпеливым движением бёдер соблазняла всех встречных, особенно безусых мальчиков, – с горящим взором и, побледнев челом, продолжал рассказывать Прокопий.