Новый старый 1978-й. Книга девятая
Шрифт:
— Сан Саныч, — сказал я ему, — мы с вами друзья и я вас выручил сегодня потому, что вы мой Центр тоже недавно выручили. Но завязывайте вы с валютой. Вашу закладку на даче под вторым кирпичом найдут, если захотят.
Сан Саныч опять побледнел, но уже от того, что он, всё-таки, до последнего надеялся, что я о нём ничего точно не знаю. А в этой кубышке лежали двадцать пять тысяч долларов. По нынешним временам это, однозначно, вышка.
— И что мне теперь с ними делать? — с грустью в голосе спросил он.
— Да прячьте,
В этот момент Сан Саныч стал самым счастливым человеком на свете. Я понял, что он никаким банкам, в смысле финансовых организаций, не доверяет. Ему по сердцу обычные металлические банки, зарытые в земле или спрятанные в кирпичной стене. Да и фиг с ним. Зато он теперь будет работать за двоих. Что мне и было нужно добиться от него.
— Тогда у меня всё, — закончил я наше совещание, так как в коридоре послышались многочисленные шаги, которые означали приход бригады следователей по особо важным делам КГБ. — Идите и работайте. Да, вечером вынесете отсюда этот допотопный шкаф и отправьте его на склад. Он мне не нужен и места много занимает.
Счастливый Сан Саныч сказал, что всё сделает, и, выходя и моего кабинета, нос к носу столкнулся с людьми с суровыми лицами, представляющими карающий меч революции. Но он ничего уже не боялся, так как получил от меня индульгенцию или отпущение всех прошлых грехов.
А следователи пришли доложить, что они прибыли за подозреваемыми и спросить, проводить ли им обыски на их рабочих местах.
— Не надо, — сказал я. — Там ничего нет. Забирайте их прямо с рабочих мест и посылайте людей по адресам, указанным в списке Юрия Владимировича.
Козырнув, они пошли наводить ужас на партийных коррупционеров и мздоимцев. А мне Валерия Сергеевна по селектору сообщила, что ко мне пришёл Ситников.
— Да, твой кабинет поболее, чем у меня будет, — сказал он, вместо приветствия.
— А вам, Василий Романович, подавай только большие кабинеты? — я с улыбкой встретил своего нового зама по идеологии.
— Для меня особой разницы нет. А что наши люди здесь делают?
— Я тут кадровую чистку устроил. Позвонил Андропову и он прислал следователей. У пятерых замов Суслова валютная статья, а двоим придётся зелёнкой лоб намазать.
— Да, заматерел ты. Я так понимаю, что мне надо сначала заявление в кадры писать?
— У моего секретаря спросите.
— Я Панкова уже ввёл в курс дела. Ему было жалко меня отпускать, но раз сам Брежнев одобрил мою кандидатуру, то деваться ему было некуда.
Я нажал кнопку селектора и вызвал Валерию Сергеевну. Когда она вошла, то я их представил друг другу.
— Василий Романович, — сказала моя секретарша, — заявление можете передать мне. Я его в кадры сама отправлю.
— Спасибо. А кабинет какой мне
— Андрей Юрьевич, я так поняла, что обводились пять кабинетов? Они все на этом же этаже. Выбирать будете?
— Буду. Я старый и привередливый бюрократ.
— Потом, Василий Романович, заходите ко мне по интересующему вас вопросу.
— Тогда я особо задерживаться не буду.
Вот так, раньше я к Ситникову в кабинет заходил, а теперь он ко мне. Мои мысли прервал телефонный звонок. Это был Краснов.
— Чего звонил? — спросил он с ходу, так как мы утром с ним уже общались.
— Работу хочу тебе интересную предложить, — ответил я, зная, что Анатолия будет сложнее всех к себе переманить.
— Меня моя пока устраивает. Но мне интересно послушать, что ты предлагаешь.
И я ему выложил весь расклад. Окончательно уговорить я его смог только загранкомандировкой раз в квартал и талонами в 200-ю секцию ГУМа.
— Тогда оформляй, пока, документы у себя в редакции музыкальных программ «Маяка», а завтра с утра выйдешь в ЦК на работу.
Уф, еле уговорил. У Краснова тоже место тёплое, но здесь теплее. Тут статус выше и дополнительные блага лучше. Одному заграничные командировки нужны, другому здоровье, а третьего просто взял и от расстрела спас. Теперь я сам могу командировки зарубеж выписывать. По сути, у меня своей команды-то и нет. У меня есть только несколько сотен моих фанатов во главе с Димкой. Это, конечно, сила, но здесь и сейчас они мне не помощники. Вот лет через пять-семь уже можно будет говорить о том, что у меня кадровый голод полностью ликвидирован.
Как раз вернулся Ситников. Он выбрал один из пяти освободившихся кабинетов. Судя по его довольному лицу, тот ему очень понравился.
— Неплохо, — сказал он, садясь напротив моего стола. — я сегодня постараюсь вникнуть, в общих чертах, в делопроизводство и документооборот. Идеология — вещь не очень конкретная, но иногда, довольно, осязаемая. Я так понимаю, что мы пока никаких революционных действий совершать не будем?
— Правильно понимаете, Василий Романович, — ответил я. — В связи с партийной этикой и иерархией, вам придётся меня на людях называть по имени отчеству.
— Без проблем, Андрей Юрьевич. Лечением когда займёмся? А то у меня ноги сильно отекают.
— Отёк ног — это не отдельное заболевание. Это может быть как признак сердечной недостаточности, так и проблемы с почечной недостаточностью. Но судя по тому, что я вижу, это сосуды и сердце. Давайте я вас обследую.
Я заставил Ситникова повернуться ко мне спиной, чтобы не выдать себя своим зелёным свечением рук и приступил к диагностике. Да, у него тут целый букет. Даже не знаю, что первым лечить. Я пятнадцать минут усиленно работал, даже вспотел. Здесь, как с Андроповым, тянуть нельзя. Он мне нужен работоспособным, и чем раньше, тем лучше.