Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки»
Шрифт:
Во-вторых, ни у кого нет пока даже приблизительного представления о том, какие институты и какие правила будут обеспечивать функционирование такого режима. Теоретически речь здесь идет о существующих международных и региональных организациях – ООН, «Большой восьмерке», ОБСЕ, НАТО, Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и т. д., – а также обеспечивающих их деятельность международно-правовых нормах, нарушение которых стало, как показано выше, признаком царящего ныне беспорядка.
Нельзя, однако, упускать из виду то, что нежелание целого ряда субъектов международных отношений соблюдать правила и предписания формальных и неформальных институтов, а также активно участвовать в их деятельности и стало в первую очередь причиной хаотизации глобальной политической и экономической среды. Таким образом, устойчивая многополярная структура потребует создания абсолютно
И, наконец, в случае даже относительной равновеликости участников такого режима становится совершенно непонятным механизм принуждения каждого из них к исполнению требований и правил поведения, которые делают режим реально функционирующим. Отсутствие такого механизма приведет к тому, что конструктивная многополярность будет немногим отличаться от существующего сейчас глобального беспорядка, разве что большей вероятностью столкновения между равновеликими полюсами.
Несколько особняком в ряду вопросов, ответ на которые определит структуру международных отношений в будущем, стоит проблема сохранения их иерархического, ориентированного на государство устройства в целом. Многие авторы вполне резонно обращают внимание на то, что рост количества и влияния негосударственных игроков и интенсивность сетевого взаимодействия могут привести к размыванию центральной роли государства как структурного элемента и соответственно к исчезновению ориентированного на них полюсного дискурса.
Думается, однако, что перспективы здесь зависят не столько от событий, являющихся следствием текущего глобального беспорядка, сколько от результатов перестройки отношений государство – бизнес – гражданское общество. Во всяком случае, основное сражение здесь ведется суверенным государством на внутреннем фронте, т. е. там, где гоббсовское государство-Левиафан доказывает индивидууму свое монопольное право на насилие. [77]
В международном же плане количество и степень влиятельности негосударственных игроков настолько ничтожны, что государство-Левиафан даже в самом потрепанном виде способно выступать в качестве единственного полноправного субъекта. Тем более что другие государства-Левиафаны жизненно заинтересованы в выживании даже самого ничтожного из собратьев. Убедительным примером этого стала единодушная реакция мирового сообщества на установление со стороны негосударственного игрока – международной террористической сети «Аль-Каида» – фактического контроля над афганским государством.
77
Левиафан – библейское чудовище, изображенное как сила природы, принижающая человека, – использован английским мыслителем XVII века Томасом Гоббсом как образ для описания могущественного государства. В своей теории возникновения государства Гоббс отталкивается от постулата о естественном состоянии людей – «войны всех против всех». В связи с неминуемым истреблением, согласно Гоббсу, люди для сохранения своих жизней и общего мира отказываются от части своих естественных прав и по негласно заключаемому общественному договору наделяют ими того, кто обязуется сохранить свободное пользование оставшимися правами, – государство. См.: Гоббс Т. Левиафан // http://www.philosophy.ru/library/hobbes/ogl.html.
Какая бы структура международных отношений ни сформировалась, Россия и Европа в любом случае должны будут занять свое место в международной иерархии. Реальная многополярность или глобальный беспорядок, составляющие сейчас содержание международных отношений, оставляют открытыми все возможности. Место в международной иерархии будущего будет, как, собственно, и всегда, зависеть от совокупной мощи субъекта, его военного, экономического, территориального, ресурсного и демографического потенциала.
Наращивание этой совокупной мощи может осуществляться разными способами. Возможно продолжение «игры с нулевой суммой» – ориентации
78
Хаас Р. Эпоха бесполярного мира // Россия в глобальной политике. – 2008. – № 4.
Глава вторая
ФАКТОР США: ПРЕДЕЛЫ КОНСТРУКТИВНОГО ЛИДЕРСТВА, ИЛИ КОНТЕКСТ ВТОРОЙ – РЕГИОНАЛЬНЫЙ
Они такие же, как мы
Внешняя политика США после холодной войны направлена на сохранение и укрепление американского могущества в мире и недопущение появления относительно сопоставимых по силам конкурентов. Такая стратегия вполне объяснима с позиций национальных интересов Соединенных Штатов и имеет глубокие корни в истории и культуре, формирующих структуру американского общества и определяющих внешнеполитическое мышление.
Лидерство, основанное на безусловном понимании того, что именно американские ценности являются наиболее естественными для комфортного и безопасного существования индивидуума, было и остается центром внешнеполитического мышления единственной сверхдержавы. Яркое его проявление – активное вмешательство в дела всей международной системы, в условиях глобальной нестабильности оно уже само по себе ведет к поддержанию мира в разбалансированном состоянии, особенно в условиях необходимости самим США отвечать на новые вызовы извне и изнутри. Результатом этого становится переход Америки в качество великой державы в более традиционном смысле этого слова.
Действия Вашингтона в отношении новых, растущих центров силы – Китая и Индии в первую очередь – свидетельствуют об объективной оценке США новой международной реальности. В мире происходит уже, по всей вероятности, необратимый процесс смещения политического и экономического центра в Азиатско-Тихоокеанский регион. Пока тенденция усиления азиатского вектора мировой политики не подкрепляется возникновением там новых глобальных центров силы, способных уравновесить США и их союзников. Однако в перспективе по крайней мере один из таких центров может стать основой для возникновения нового типа биполярного противостояния, не основанного на существовании мощной идеологической альтернативы и, стало быть, менее устойчивого.
Второе место в списке стратегических приоритетов США занимает исламский мир. Его государства не могут даже теоретически рассматриваться в качестве полюсов силы. Однако вызов, который несет в себе негосударственная и несуверенная форма организации общества, продвигаемая наиболее пассионарными представителями исламских движений, может иметь гораздо более экзистенциальный характер, нежели конкуренция со стороны классических государств Азии.
На этом фоне Европа, включая Россию, не может занимать больше центрального места в глобальной стратегии США. Во-первых, с их территории не исходит угроза нападения на американскую метрополию или объекты за рубежом. Во-вторых, две основные задачи этой глобальной стратегии – предотвращение появления равного по силам соперника и универсализация американских ценностей – находят несравнимо большее приложение за пределами Евразии. Отсутствие же здесь американских жизненных интересов и, наоборот, большое количество интересов второго уровня являются ограничителями способности США играть на пространстве между Атлантикой и Владивостоком роль конструктивного лидера.
Такая стратегия вполне адекватна с точки зрения национальных интересов США. Однако в современных условиях она не только становится препятствием формированию новой конфигурации баланса сил в мире, но и выступает в качестве серьезного ограничителя для осуществления самими Соединенными Штатами функции конструктивного лидерства. При этом проявляется этот ограничитель в отношениях как с традиционными союзниками, так и с потенциальными, хотя и все более важными партнерами. Практические действия Вашингтона, направленные на предотвращение угроз со стороны несистемных участников мировой политики или потенциальных держав – конкурентов для американского могущества, ведут к ослаблению безопасности в Евразии.