Новый свет
Шрифт:
— Ближе всех к истине Витя Никольников, — пояснил Волков. — Эта сказка про фашизм. Я много книжек прочел про фашизм. Я воевал и думал: как это за каких-нибудь десять лет можно целое поколение людей превратить в бравых гвоздей, вот таких блестящих, бездумных, жестоких, готовых умереть за ложную идею, готовых растоптать самое святое, что есть на этой земле. Знаете, у них даже стихи такие были: «И если в раю будешь ты, ногой растопчи цветы!» Подумайте, какая жестокость воспитывалась у детей. И еще, ребята, я вам как-нибудь на досуге расскажу роман известного английского писателя
— Как это? — спросила Маша Куропаткина.
— Очень просто. Представьте себе: в комнате самые разные интересные игрушки, книжки со сказками, музыкальные инструменты — но стоит вам дотронуться до них, как вас тут же хватит электричеством. Зато лопаты и рабочие костюмы выглядят привлекательно и приятны на ощупь — и дети тянутся к рабочим принадлежностям, а все остальное начинают ненавидеть.
— Это нарочно делается?
— Конечно, нарочно, — ответил Волков.
— А я люблю сказки жалостливые, — сказала Лена Сошкина.
— А вот про это никогда не сочините, — сказала Маша Куропаткина, показывая Волкову улитку и высохший ландыш.
— Слушайте и про это, — сказал Волков, сосредоточив всю свою пристальность в маленьких черных глазках своих. Дети замерли от чародейства музыкального мэтра.
— Однажды утром, — начал Волков, — Улитка увидела, что ее гордый Ландыш плачет. Раньше она была уверена, что он соткан из счастья: иначе откуда столько свежести? Такой нежный и сильный. Разве обратит он внимание на бедную Улитку?
«Что с тобой, почему ты плачешь?» — прошептала Улитка. «Завтра я должен умереть, — сказал Ландыш. — Моя Любимая узнала об этом и покинула меня». — «Послушай, — сказала Улитка, — я люблю тебя больше всего на свете. Позволь мне умереть вместо тебя».
Ландыш обрадовался. И умчался к своей Любимой.
«Я спасен. Мы будем счастливы!» — восторженно кричал он. «Ты смешон», — сказала она. «Я не могу без тебя», — молил ее Ландыш. «Может быть, ты скажешь, что покончишь с собой? — засмеялась она. — Я любила сильного Ландыша, а ты жалкий комедиант. Прочь от меня!»
Тогда Ландыш заплакал так горько, что все прочие ландыши оглядывались на него. На их лицах Улитка не увидела сочувствия. Они презирали его. Вот если бы он ударил ее, тогда все снова считали бы его сильным.
Улитка стала утешать его. А он даже забыл, что она завтра погибнет. Ему было хорошо с Улиткой.
«Ты не так уж безобразна, — говорил он ей. — Не оставляй меня». И хоть Улитке было больно слушать его слова, она впервые была счастлива.
Прошло много времени. С каждым днем Улитка убеждалась, что не нужна Ландышу, что он тоскует по той, которая покинула его. Он становился все суше и суше. Его холодные слова приводили ее в отчаяние. «От тебя несет какой-то болотиной», — нервничал он. «Но что я сделаю, милый? — отвечала она. — Какая есть. Если тебе неприятно, я уйду от тебя».
Но Ландыш не говорил: уходи. Ему казалось, что он по-прежнему сильный
Валентин Антонович прервал свой рассказ и попросил принести ему воды: в горле пересохло. Витя бросился к колодцу, загремело ведро, цепь застучала, и стакан холодной воды оказался в руке у Волкова. Эти минуты с перерывами ужасно не любил Коля Почечкин. Ему почему-то казалось, что учителю сейчас никакой воды не нужно, а ему просто надо поговорить и узнать, о чем думают дети, когда слушают его: хитрый учитель!
А Волков действительно не торопился пить. Он пригубил воду и сказал, что вода жуть какая холоднющая, обвел ребят глазами и приметил, как Маша Куропаткина отвела взгляд в сторону, а Слава Деревянко презрительно скривил губы. Теплая волна пронеслась по маленькому детскому обществу. Коля Почечкин знал, да и не только он, но и все другие знали, что Маша Куропаткина влюблена в Славу Деревянко, а Слава и не то чтобы не отвечал взаимностью, а как-то по-особенному мучил Машу: то у нее на глазах начинал ухаживать за Леной Сошкиной, то высмеивал при всех Машу Куропаткину, то заставлял ее выполнять какие-то нужные только ему задания.
— Так на чем я остановился? — спросил Волков.
— А она в листья зарылась, а этот Ландыш задаваться стал…
Волков снова обвел ребят глазами, погладил по головке Колю Почечкина и продолжил:
— «Какая ты убогая», — сказал Ландыш. «Ты уверен в этом?» — сквозь слезы спросила Улитка. «Ты еще возражать мне будешь! — возмутился Ландыш. И повторил слова своей Любимой: — Прочь от меня!»
Улитка, чтобы не разлюбить Ландыша, спрятала свое заплаканное лицо в листья и потихоньку унесла все то, что принадлежало ей: свою нехитрую скорлупу и свою большую Любовь.
Гордый Ландыш не решался посмотреть в сторону Улитки. Он был уверен, что она рядом. Долго выдерживал он, чтобы показаться сильным. А она не шла. Он даже сказал: «Может быть, действительно я не прав?» Не получив ответа, он резко обернулся. Поднялся ветер. Ландыш стал метаться в разные стороны. Плакал и стонал. Проклинал себя и ее. Улитка, может быть, и вернулась бы. Но она так глубоко ушла в себя, так плотно закрылась в своем убежище, что не слыхала слов Ландыша.
Однажды Капли дождя, с которыми когда-то дружила Улитка, стали барабанить в дверь и кричать: «Эй ты, Улитка, твой Ландыш загнулся! Открой свою конуру!»
Но она не открыла дверь, не вышла в привычный мир. Она так боялась ОДИНОЧЕСТВА…
После этой сказки наступила тишина: слышно было, как ветер шевелился в сухой головке пожелтевшего ландыша. И слышно было, как в Улиткиной скорлупе что-то мягко повернулось.
Маша Куропаткина посмотрела на высокомерного Славу, а потом на свою подругу и медленно, пряча слезы, пошла прочь. Но Волков окликнул ее звонким голосом своим (перед депрессией у музыканта голос всегда звенел!) и сказал громко:
— В жизни мы так часто ошибаемся — любим не тех, и мимо своего главного счастья проходим, и от этого много бед доставляем друг другу.