Ной. Всемирный потоп

Кантор Иосиф

– Лиса-оборотень? – удивился Ной. – Она что – видела лису своими глазами?!

– Не знаю, – Шева виновато потупила взор, хотя за ней не было никакой вины. – Она не сказала, что видела своими глазами. Просто кричала: «лиса-оборотень загрызла кузнеца Гидвона!». Должно быть видела…

– Седа и не увидит, а расскажет, – заметила Эмзара. – Ее язык не отличает придуманное от увиденного…

– Встреть Гишару сама! – сказал ей Ной и вышел во двор.

Там он побрызгал в лицо водой, что должно было изображать умывание, наскоро пригладил ладонями волосы и бороду, и, сочтя, что так можно появляться на людях, вышел на улицу и быстрым шагом, едва ли не бегом, пошел к кузнице Гидвона.

– Разве твой Ковчег уплыл, Ной, что ты разгуливаешь с утра без дела?! – крикнули ему, насмехаясь, но Ной не стал обращать внимания.

На

стражников, ссорившихся из-за бурдюка с брагой, он тоже не обратил внимания, а вот возле распростершейся на дороге женщины остановился и склонился к ней. Женщина была одета в рубище, в спутанных седых волосах видны репьи. Бродячая нищенка. Ной тронул женщину за плечо, но она не пошевелилась. Тогда Ной перевернул женщину с живота на спину и увидел, что она мертва. Тело еще не успело остыть и окоченеть, значит, умерла она совсем недавно. Кто-то унес ее суму, ведь нищенки без сумы не ходят. «Мог бы хотя бы оттащить тело с дороги, раз уж забрал суму», – подумал Ной. Он отнес легкую (кожа да кости) покойницу в сторону, положил у приметной старой смоковницы и покрыл ее лицо ее же платком. Ной собирался потом вернуться с мотыгой и похоронить несчастную. Погребение – последняя дань уважения, которую мы можем отдать ближнему своему. Бродячих собак не оставляют без погребения, как можно оставить человека?

Покойник на твоем пути – это плохой знак, дурное предзнаменование. Ной не верил в предзнаменования такого рода, ибо считал, что женщина умерла, потому что пришел ее черед умереть, а не для того, чтобы накликать ему что-то плохое. Но тревога в сердце усилилась, и боязнь того, что Гидвона и впрямь убили, превратилась в уверенность – мертв кузнец, нет больше его среди живых.

Неисповедимы пути Господни, и переплетены они непостижимо, но Ной был уверен в том, что если кузнец умер не сам по себе, а от чьей-то руки, то убила его та же самая рука, которая убила и Ирада. Некто, кого Ной видит каждый день… Или некто, кого он должен был видеть, по мнению кузнеца…

Но не кто-то из домашних, теперь уже нет в этом сомнений.

Кто же?

Соседка Хоар, вдова Ирада? Зачем ей рядиться в мужские одежды, подпоясываться веревкой и приклеивать себе бороду, чтобы убить собственного мужа? Жене проще подмешать яд в еду или питье… Ирад был не стар, но уже и не так молод, чтобы смерть его вызвала удивление. Известно же, что крепкие полнокровные мужчины могут умереть от того, что кровь ударит им в голову. Можно тайком сгноить горсть зерна, чтобы оно поросло черной плесенью, а затем смолоть, смешать с соком дурной ягоды и добавить в еду мужу. У покойника будет такой же багровый цвет лица, который бывает при ударе крови в голову. Никто ничего не заподозрит, а и кого сейчас волну подобное? Старосту Сеха, который должен надзирать за порядком и творить суд праведный? Где Сех и где порядок? Где Сех и где праведный суд? У Сеха один порядок – кто принесет мзду, тот будет оправдан, вне зависимости от того, что он натворил, а кто не принесет мзды, тот будет осужден, даже если не сделал ничего дурного.

Хоар не подходит… Кто еще? Стражник Хегам, который вечно слоняется то возле дома, то возле Ковчега? Явно Сех поручил Хегаму следить за Ноем, вот он и следит. Хегама можно заподозрить, ведь он стражник, находящийся в подчинении у старости Сеха и праведности в нем нет ни капли. Такой и убьет по приказу своего хозяина, и следить станет, и любую мерзость сотворит. Уддль свою и силу свою Хегам давно утопил в браге, но ударить ножом в спину он сможет. Ударить ножом безоружного, да еще в спину, исподтишка, это не в честном бою сойтись с умелым противником. Для такого не нужно ни удали, ни силы, нужна только подлость, а уж этого у Хегама в избытке и все прибывает, да прибывает.

Кто еще каждый день попадается ему на глаза, Ной додумать не успел, потому что дошел до кузницы и еще на подходе к ней понял, что с Гидвоном действительно случилась беда, и беда большая. Из отверстия в крыше, сделанного над печью кузнеца, не поднимался кверху дым, ни то, что дым, даже легкого дымка не было. Небывалое дело, казалось, что кузница умерла.

И Гидвон тоже умер – он лежал в углу, на ложе из овечьих шкур и не было на нем ничего из одежды, а горло пересекал разрез. Кто-то ударил так ловко, что отхватил часть бороды, которая валялась на овчине у могучего бугристого плеча кузнеца. Гидвон лежал на спине, широко расставив ноги и чуть

согнув их в коленях. Левая рука его была откинута в сторону, а правая ладонь лежала на груди, как будто Гидвон собирался закрыть ладонью рану на шее, да не успел – умер. Крови вокруг было очень много, и на стенах была кровь, и шкуры были пропитаны ею, и по земляному полу растеклась она. На полу кровь местами впиталась, а кое-где стояла лужицами. Пахло в кузнице нехорошо, пахло кровью и смертью. На этот запах слетелось столько мух, что Ною приходилось то и дело отмахиваться от них. И люди приходили, привлеченные известием о смерти кузнеца. Одни опасливо заглядывали в распахнутую дверь или в окна, другие входили внутрь, чтобы рассмотреть убитого поближе. Люди переглядывались, перешептывались, но в целом вели себя сдержанно, даже боязливо. Боязливость эта проявлялась и в том, что никто ничего не брал и не уносил, несмотря на то, что в кузнице было чем поживиться – инструменты, кое-что из посуды и утвари.

Ной не обращал внимания на зевак, ему не было до них никакого дела. На него тоже никто не обратил внимания или притворились, что не обратили.

Странная смерть, волей-неволей подумаешь об оборотне или еще о чем-то таком загадочном. Ной обвел глазами кузницу, ища одежду кузнеца и недоумевая, куда мог деться его глухонемой помощник. Или это он убил своего хозяина и сбежал? Причин для убийства могло быть сразу две – месть и корысть. Гидвон был невоздержан на язык и скор на руку, отчего работнику доставалось и брани, и тумаков. Если брань до него, глухого, не доходила, то тумаки могли вызвать желание отомстить. Ну и деньги у кузнеца водились, определенно должны были водиться, потому что работал он много, ремесло свое знал хорошо и работу свою ценил высоко.

Одежду – фартук и портки – Ной увидел лежащими на наковальне. Истертые постолы Гидвона валялись возле наковальни, один подле другого. Отмахиваясь от мух, становившихся все назойливее и умножавшихся числом, Ной подошел к порогу и оттуда оглянулся, пытаясь представить себе, как все произошло.

Скорее всего, вот так – Гидвон остановился у наковальни, снял фартук, положил его на наковальню, затем сбросил с ног постолы, снял портки и тоже положил на наковальню, поверх фартука. Затем он прошел в угол, улегся на шкуры… Гидвон любил спать нагишом? И даже не укрывался одеялом? Спал прямо в кузнице, а не в доме своем, который стоял за кузницей, в пяти шагах от нее? В доме спать удобнее…

Заходить в дом кузнеца Ной не стал – и так все ясно. Разделся Гидвон для того, чтобы лечь на шкуры с какой-то женщиной, она-то его и убила. Он лег на спину, она оседлала его, словно всадница, могла и впустить в себя, чтобы он расслабился и не ждал подвоха, а потом полоснула по горлу ножом. Ножа рядом с телом не было – значит, женщина унесла его с собой, машинально или намеренно. Если намеренно, то для того, чтобы создать превратное впечатление о том, кто убил кузнеца. В самом деле – лежит он обнаженный, на шее зияющий разрез, крови натекло много – как тут не подумать про лису-оборотня? Можно еще что-нибудь придумать… Кто бы ни была эта женщина, она решительна, коварна и предусмотрительна. Она не блюдет себя в строгости, иначе бы не стала совокупляться с кузнецом, да вдобавок прямо в кузнице… Хоар? Она, вне всякого сомнения, это она! Но откуда она узнала, что кузнец имел намерение выдать ее? И зачем ей понадобилось принимать облик Ноя? И как она это сделала, ведь рост и стать у нее другие, она высокого роста, но все равно на полголовы ниже Ноя, а в плечах втрое уже…

Работника Ной увидел в дальнем углу двора, размеренно взмахивая мотыгой, тот копал яму – могилу для своего хозяина. Успел выкопать изрядно, углубился в землю на два с лишним локтя. Судя по всему, копал он давно, просто Ной не обратил на него внимания, когда пришел, потому что помыслы его были заняты кузнецом и устремился он сразу в кузню, не глядя по сторонам.

Возле работника никто не стоял – кому охота смотреть, как копают яму, эка невидаль. Ной подошел поближе. Когда его тень пала на яму, работник обернулся. Ной подумал о том, как можно жестами спросить его о том, что произошло ночью, но работник опередил его, не иначе как прочел вопрос во взгляде. Он выпрямился, опустил мотыгу к ногам, сжал правую ладонь в кулак и ударил себя ею в грудь. Затем указал левой рукой на дом, закрыл глаза, открыл их и отрицательно помотал головой. «Я был в доме, спал, ничего и никого не видел», – перевел Ной.