Нож Равальяка
Шрифт:
— Как мне вас благодарить, госпожа герцогиня?
— Не будем об этом, дорогая. Смотрите, они уже прекрасно поладили!
В самом деле, мальчуган со вздохом облегчения приник к широким юбкам флорентийки, а та со слезами на глазах обняла его.
— Я хорошо буду за ним смотреть, — с чувством произнесла она.
Через секунду все глаза уже устремились на дверь, которая с грохотом распахнулась, и в нее влетел барон Губерт в такой ярости, что, казалось, из его ноздрей вырывалось пламя. Следом за ним торопилась графиня Кларисса, пытавшаяся его успокоить. Взгляд барона Губерта упал на невестку.
— А-а, вы здесь, Лори? А я думал,
— К сожалению, нет. Сегодня утром я не была, как обычно, в Лувре. И...
— Может быть, вы знаете, госпожа герцогиня?
— Думаю, вам известно, что после бегства молодых Конде меня не терпят при дворе, разве что в присутствии короля. Но что вас привело в такой гнев? Откуда вы?
— Из собственного дома! Я проверял, как идут работы. И, представьте себе, сквернавец Кончини, бахвалясь перед своими мужланами, дерзнул отпустить насмешку в мой адрес. Я тут же взялся за шпагу, но появление двух лучников испугало их, и они сбежали. Думаю, вы догадались, какое еще ничтожество составляло ему компанию и ему подпевало? Клянусь всеми чертями преисподней, я сотру в порошок обоих! — проревел барон так громко, что перепуганный мальчуган заплакал. — Это что еще за ребенок? Ему, похоже, не весело.
— Этого мальчика мадам герцогиня приютила по своей доброте, — ответила Лоренца. — Я потом вам все объясню. А сейчас скажите нам, кто составил компанию наглецу?
Неприятное предчувствие уже подсказало ей имя, которое она приготовилась услышать. Кларисса догадалась о чувствах Лоренцы и решила пощадить ее.
— Не имеет значения, дорогая. У моего братца, как вы знаете, слишком длинный язык.
— Не имеет значения? Неужели не имеет значения? И это у меня слишком длинный язык? У меня? — возмутился барон. — Бог свидетель, что моя дочь не виновата в том, что носила фамилию...
— Это был Антуан де Сарранс, не так ли? — желая расставить точки над «i», спросила Лоренца. — Уже не в первый раз я слышу, как произносят это имя вместе с именем бывшего флорентийского крупье. С тех пор, как он имел бесстыдство оскорбить короля, похоже, он поставил себе целью измараться всей грязью, какая только возможна, поскольку король был слишком добр к нему. Говорят, он стремится во всем уподобиться своему отцу, — с отвращением заключила Лоренца.
— Старый Гектор был безжалостен и груб, но не был подл... Он не знал, что такое предательство. А я готов поклясться, что флорентийская клика, которая сгрудилась вокруг королевы, просто мечтает похоронить нашего Генриха!
— Нет сомнения, что ваш гнев более чем справедлив, отец. Конечно, вам необходимо поговорить с королем как можно скорее и с глазу на глаз.
Лоренца хотела взять свекра за руку, желая его успокоить, но тот без всякой любезности вырвал ее.
— Неужели вы думаете, что я унижусь до того, что буду жаловаться королю, как мальчишка, которого обидели? Тереть глаза кулачками? Вы могли так подумать, Лоренца? Так знайте...
— Дайте же ей слово сказать, Губерт! — возвысила голос его сестра. — У Лоренцы миллион оснований для беспокойства! Вы знаете, что за малыша мадам Диана только что привезла из больничного приюта?
— Не кричите так громко, я не глухой, — еще более возвысил голос барон. — Откуда мне знать, что это за малыш?!
Лоренца отважно вступила в горячий разговор.
— Вы помните, отец, что, когда я только приехала в Курси, я рассказывала вам о женщине, которая прогуливалась
Барон ограничился кивком, и Лоренца продолжала:
— Этим утром, когда я направлялась в Лувр, та самая женщина бросилась ко мне, умоляла провести ее к королеве, чтобы открыть ей, какая страшная опасность угрожает ее супругу. Зная, насколько «теплы» мои отношения с Ее Величеством, я ответила, что это невозможно. Женщина рассказала мне, что в поместье Верней и в Мальзербе постоянно переписываются с Испанией и эрцгерцогом Альбертом. Что все семейство д'Антраг заодно с герцогом д'Эперноном и состоит в заговоре против короля, что человек из Ангулема уже приехал, а поскольку день коронации уже назначен, то... К сожалению, я не успела ничего ей ответить и пообещать, потому что подоспели лучники городской стражи, взяли ее под арест и повели в Консьержери.
— На каком основании? — удивился барон, слушавший теперь свою невестку с пристальным вниманием.
— Она бросила своего ребенка. Жаклин д'Эскоман, так зовут эту женщину, осталась без места и была вынуждена забрать своего ребенка у кормилицы. Та отказалась его держать у себя, потому что мать не могла ей больше платить. Но и у матери не было никаких средств к существованию, и вчера вечером отчаяние толкнуло ее на крайность, она оставила своего мальчика на Новом мосту.
— Дело серьезное. За это ей полагается смертная казнь.
— Вы думаете, она об этом не знает? Но она не видела иного выхода. Думаю, что она предпочла бы покончить с собой и бросилась бы вместе с ребенком в Сену, если бы не вменила себе в долг спасти короля! Она побывала у иезуитов, надеясь, что они передадут ее сведения отцу Котону, духовнику королевы, но ее выставили вон, не пожелав даже выслушать.
— Удивительно, что «добрые» отцы иезуиты дали ей возможность уйти!
— Не будем раздувать пожара! — воскликнула графиня Кларисса. — Они же, в конце концов, не убийцы!
— Спросите об этом у души казненного Жана Шателя [10] , который едва не убил нашего короля несколько лет тому назад! Если верить слухам, то в иезуитском монастыре есть несколько келий, которые не уступят камерам в Шатле. — Барон повернулся к невестке: — А эта несчастная ничего вам больше не говорила?
— Она успела только повторить: «Предупредите короля!.. Человек в зеленом!..»
— Хорошо еще, что ей не заткнули рот кляпом!
— Я дала сержанту два экю, чтобы в тюрьме с несчастной обходились получше.
10
Жан Шатель, покушавшийся на жизнь Генриха IV, был воспитанником коллежа иезуитов. (Прим. перев.)
— Вы поступили очень разумно: хотя бы одна монета, безусловно, дойдет до назначения. Если бы вы дали только одну монетку, то она, скорее всего, оказалась бы в кармане стражника.
— То же самое мне сказал и сьер Джованетти и...
— Как? Он в Париже? Похоже, сегодня утром возле Лувра было очень много народу!
— Он вернулся в Париж как частное лицо и выкупил в свое владение бывший посольский особняк на улице Моконсей. Но главное — он привез мне мою любимую кормилицу Бибиену, вы ее видели, она повела малыша кормить на кухню. Кстати, я так и не знаю, как его зовут.