Нож сновидений
Шрифт:
– Потому что таков закон. О существовании секретной истории и о ее содержании может быть известно только Амерлин, Хранительнице Летописей и Восседающим. И еще библиотекарям, которые заведуют всеми этими записями. Этот закон сам по себе является частью Тринадцатого Книгохранилища, так что мне не следовало вам рассказывать и об этом тоже. Но если вы каким-то образом сможете получить доступ или спросите у кого-то, кто знает и согласится рассказать, то убедитесь, что я была права. Шесть раз в истории Башни, когда Амерлин сеяла раздор или оказывалась опасно несведущей, а Совет, в свою очередь, бездействовал, сестры устраивали мятеж и смещали и тех и других.
Вот
Бенней долго смотрела на нее, затем поднесла чашку к губам. Она выплюнула ее содержимое обратно, едва оно попало на язык, и принялась промокать пятна на платье тонким кружевным платком.
– Великая Зимняя Война, – начала она хриплым голосом, поставив чашку на пол возле стула, – началась в конце шестьсот семьдесят первого года…
Эгвейн больше не упоминала о секретной истории и мятежах, но в этом не было никакой нужды. Несколько раз на протяжении урока Бенней замолкала и, нахмурившись, смотрела куда-то за спину девушки, и у той не возникало никаких сомнений по поводу того, о чем размышлала Коричневая.
Еще ближе к вечеру Лирен Дойреллин, расхаживая взад-вперед перед камином в гостиной, говорила:
– Да, тут Элайда совершила фатальную ошибку. – Кайриэнка совсем немного уступала ростом Эгвейн, однако ее взгляд нервно метался с предмета на предмет, из-за чего она напоминала воробья, до ужаса боящегося котов и убежденного в том, что эти самые коты поджидают его на каждом углу. Ее темно-зеленую юбку пересекали лишь четыре узкие красные вставки, хотя некогда Лирен была Восседающей. – И это ее заявление, и что гораздо хуже, попытка похитить его, все это привело к тому, что мальчик ал’Тор держится как можно дальше от Башни. Да уж, эта Элайда нагородила ошибок.
Эгвейн хотелось расспросить поподробнее про Ранда и про похищение, – похищение? – но Лирен не давала вставить ни слова, продолжая твердить об ошибках Элайды, беспрестанно расхаживая по комнате, нервно закатывая глаза и бессознательно заламывая руки. Эгвейн не была уверена, можно ли подобное счесть успехом, но и неудачей это назвать было сложно. Тем более что удалось кое-что узнать.
Не все атаки должны увенчиваться полнейшим успехом.
– Это не дискуссия, – отрезала Приталле Нербайджан. Она говорила нарочито спокойным тоном, но раскосые зеленые глаза сверкали. Ее покои больше походили на комнаты Зеленой сестры, чем Желтой, – по стенам были развешаны обнаженные мечи и гобелены с изображением битв людей и троллоков. И сейчас она сжимала рукоять кинжала, висевшего на поясе, сотканном из серебряных нитей. Причем это был не просто какой-нибудь небольшой кинжал, а полноценный клинок длиной в фут с изумрудом на рукояти. Почему она согласилась учить Эгвейн, оставалось загадкой, если учесть, что особой склонности к обучению она не имела. Видимо, дело было в самой Эгвейн.
– Ты здесь для изучения пределов власти. Это входит в основной курс, положенный каждой послушнице.
Эгвейн хотелось поерзать на трехногой табуретке, на которую ее усадила Приталле, но вместо этого постаралась сконцентрироваться на собственных мучениях, стремясь выпить боль. И приветствовать ее. В течение этого дня она уже три раза побывала у Сильвианы и предчувствовала, что ей придется отправиться туда в четвертый перед обедом, до которого остался всего час.
– Я всего лишь сказала, что если Шимерин можно было понизить с Айз Седай до Принятой, значит власть Элайды беспредельна. Или, по крайней мере, она сама полагает, что беспредельна.
Костяшки пальцев Приталле побелели на рукояти кинжала, но та словно бы не замечала этого.
– Раз ты считаешь, что знаешь лучше меня, – холодно ответила она, – значит, по окончанию урока отправишься к Сильвиане.
Что ж, это можно считать частичной победой. Эгвейн была уверена, что причиной гнева Приталле является отнюдь не она.
– Я жду от тебя достойного поведения, – твердо объявила на следующий день Серанха Кольвин. Для описания Серой сестры лучше всего подходило слово «недовольная». Недовольно поджатые губы, недовольно наморщенный нос, словно ей постоянно чудился неприятный запах. Даже в ее водянистых голубых глазах читалось недовольство. Если бы не это, ее вполне можно было бы назвать хорошенькой. – Понимаешь?
– Понимаю, – ответила Эгвейн, усаживаясь на табурет, стоявший напротив стула с высокой спинкой, на котором сидела сама Серанха. Утро выдалось довольно прохладным, и в камине горел небольшой огонь. Выпить боль. Приветствовать боль.
– Неверный ответ, – отозвалась Серанха. – Правильным ответом был бы реверанс и слова «Понимаю, Серанха Седай». Я собираюсь записывать все твои проступки, чтобы после урока предоставить Сильвиане полный список. Начнем заново. Ты понимаешь, дитя?
– Понимаю, – невозмутимо ответствовала Эгвейн, даже не думая вставать. Несмотря на годами выдрессированное спокойствие Айз Седай, лицо Серанхи приобрело фиолетовый оттенок. К концу урока ее список занимал четыре страницы, исписанные убористым почерком. Большую часть времени она писала, а не вела урок! Это сложно назвать успехом.
Следующим номером шла Аделорна Бастин. Зеленая сестра из Салдэйи каким-то образом казалась статной, несмотря на худобу и рост не выше Эгвейн. У нее был настолько величественный, отметающий любые попытки спорить вид, что сестра внушала бы ей благоговейный ужас, если бы Эгвейн могла себе это позволить.
– Я слышала, ты доставляешь всем неприятности, – сказала она, беря костяную расческу с маленького мозаичного столика возле стула. – Если ты вдруг начнешь выкаблучиваться, то узнаешь, как я умею обращаться вот с этим.
Эгвейн, конечно же, узнала, причем даже не прилагая к этому особых усилиий. Три раза она оказывалась поперек колена Аделорны, и женщина весьма убедительно доказывала, что этой щеткой можно не только расчесывать волосы. Так что лекция растянулась на два часа.
– Теперь я могу идти? – наконец спросила Эгвейн, спокойно промокая щеки платком, который уже окончательно промок. Вдохнуть боль. Впитать жар. – Я должна носить воду Красной Айя, и мне не хочется опаздывать.
Аделорна хмуро осмотрела свою щетку и положила ее на столик, который Эгвейн дважды переворачивала ударом ноги. Затем она все так же хмуро посмотрела на девушку, словно пытаясь взглядом проникнуть внутрь ее черепа.
– Мне бы очень хотелось, чтобы Кадсуане была сейчас в Башне, – проговорила она. – Думаю, она нашла бы на тебя управу. – В ее голосе сквозило уважение.
Этот день, в каком-то смысле, можно было назвать поворотным. Например, Сильвиана решила, что Эгвейн придется теперь Исцелять два раза в день.
– Такое ощущение, дитя, ты просто напрашиваешься на наказания. Это чистой воды упрямство, и я этого не потерплю. Ты должна взглянуть в глаза действительности. В следующий раз, когда ты попадешь ко мне, я пущу в ход уже ремень. – Наставница Послушниц задрала сорочку Эгвейн и вдруг застыла. – Ты улыбаешься? Я сказала что-нибудь смешное?