Нож в спину. История предательства
Шрифт:
Министр иностранных дел Вильхельмс Мунтерс был арестован еще 16 июля 1940 года. Чекисты приехали к нему на дачу и дали на сборы час. Его выслали в Воронеж.
Новый сейм без дебатов проголосовал за присоединение к Советскому Союзу. Многие в Латвии поразились. Во время предвыборной кампании кандидаты в сейм не говорили о таких планах. Следовательно, у них не было мандата избирателей. По конституции такие вопросы должны были решаться только путем всенародного голосования.
Карлис Улманис был авторитарным правителем, сосредоточил в руках всю власть в республике и, прямо скажем, не пользовался широкой
Бывшего президента Латвии отправили в Орджоникидзе, затем в Ворошиловск и, наконец, перевели в Красноводскую тюрьму в Туркмении. Карлис Улманис умер при невыясненных обстоятельствах 20 сентября 1942 года. Репрессировали и его родственников.
В советские годы внучатый племянник бывшего президента Гунтис Улманис (его дедушка Янис был старшим братом Карлиса) обратился в республиканский комитет госбезопасности:
— Почему с меня не сводят глаз и чинят мне всяческие препятствия, ограничивая мою профессиональную деятельность? Если причиной этому родство с Карлисом Улманисом, то я его не выбирал.
Руководитель комитета ответил:
— У комитета нет к вам никаких претензий. Во многих случаях непосредственные начальники, будучи не в состоянии решить вопрос, намекают на некие возражения и интересы комитета госбезопасности. А мы не вмешиваемся в кадровые вопросы.
Гунтис Улманис задал вопрос, который мучил его всю жизнь: что стало с его отцом?
И получил ответ: Эдуард Улманис умер в 1942 году — в возрасте всего тридцати лет — в Вятлаге, неподалеку от Кирова. В том же году и тоже от истощения скончался в лагере и его дед Янис Улманис.
Прощаясь, чекист ободряюще сказал:
— У вас нет причин для беспокойства, товарищ Улманис. Вы смело можете работать на любых должностях.
И пошутил:
— Ну, президентом Латвии вы все же никогда не станете.
Он ошибся. Когда Латвия стала независимой, Гунтис Улманис был избран президентом страны. Возможно потому, что многие помнили его знаменитого родственника.
30 июля 1940 года в Москву проводили делегацию, которая 5 августа попросила сессию Верховного Совета СССР принять Латвию в единую семью народов. Просьбу удовлетворили. Руководители Латвии отправили письмо Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович! С истинным восторгом по случаю приема Советской Латвии в великую семью Советских Социалистических Республик шлем Вам, нашему вождю и учителю, дорогой товарищ Сталин, самый искренний и сердечный привет и выражаем глубочайшую благодарность за предоставленную нам возможность строить под Вашим руководством социализм на нашей земле».
Жизнь в республике менялась стремительно.
Еще 22 июля народный сейм национализировал землю, затем — банки, промышленные и транспортные предприятия. 28 октября национализировали и дома. В феврале сорок первого национализировали мелкие предприятия. Сразу всего стало не хватать. При покупке шерстяных, кожаных и хлопковых изделий делали пометку в паспорте. Тем, кто имел две пары годной для носки обуви и два костюма, новых не продавали. Покупатель обязан
Приезжавшие из Советского Союза меняли рубли на латы по выгодному курсу и скупали все то, чего дома давно уже не было. К тому же и цены были ниже. Но они быстро росли. Появились очереди, торговля под прилавком и спецснабжение высоких чиновников. 25 марта 1941 года лат изъяли из оборота, заменили рублем. Заодно конфисковали средства на счетах в банке, оставили вклады, не превышавшие тысячи рублей. 15 мая ввели рационирование продуктов: масла, колбасы и мяса — чего раньше в Латвии не было.
В республику прибыли оперативные группы НКВД. Чекисты не знали ни условий Латвии, ни латышского языка. Им охотно помогали сотрудники распущенной политической полиции. Передали чекистам все документы и огромную картотеку. В подвале так называемого углового дома, где разместилось ведомство госбезопасности, устроили внутреннюю тюрьму для собственных нужд. Чистки, которые на территории Советского Союза шли два десятилетия, здесь собирались провести в сжатые сроки.
Из республики высылали не только бывших полицейских и чиновников, но и представителей интеллигенции, ничем себя не запятнавших. Отправляли в отдаленные районы Советского Союза. В тяжкие военные годы выжили немногие.
Последняя предвоенная депортация произошла 14 июня 1941 года — за неделю до нападения нацистской Германии.
Нарком госбезопасности Всеволод Николаевич Меркулов сообщил в ЦК: «Подведены окончательные итоги операции по аресту и выселению антисоветского, уголовного и социально опасного элемента. По Латвии арестовано 5625 человек, выселено 9546 человек, всего репрессирован 15 171 человек».
Для республики с небольшим населением огромная цифра! Среди них — сто детей до одного года и три тысячи детей и подростков в возрасте до шестнадцати лет. 5263 человека отправили в лагеря, 10 161 человека — в ссылку.
Депортированых в июне сорок первого увозили со станции Шкиротава под Ригой. Вагоны простояли три дня — 14, 15 и 16 июня. Из вагонов не выпускали, а в летнюю жару было очень тяжело, жажда мучила, воды не давали. Эта депортация осталась в памяти латышского народа незаживающей раной.
«Депортации проводились в извращенной идеологической атмосфере, — вспоминали очевидцы, — когда несчастные люди вывозились на восток, в Ригу прибыл ансамбль песни и пляски Наркомата внутренних дел СССР, чтобы дать концерт в Театре оперы и балета… Концерт начался с «Песни чекиста»…»
Латвийскую армию переименовали в народную. Затем преобразовали в 24-й территориальный стрелковый корпус. 14 июня 1941 года в Литенском лагере арестовали четыреста латышских офицеров. Большей частью они были уничтожены. Часть офицеров отправили в Москву будто бы на курсы и там арестовали.
«Террор в таких масштабах Латвия за всю свою историю не переживала, — пишут современные историки в Риге, — население пребывало в шоке и в ужасе, которые усиливались распространившимися с невероятной быстротой слухами о надвигающейся второй волне депортации. Действительно, готовилась вторая волна, и она коснулась бы крестьянства («кулаков»), что должно было подготовить почву для массовой коллективизации».