Нож винодела

Я ждал его не более пяти минут. Тем утром он, казалось, был заинтригован моей просьбой. Он привык к подобного рода вещам, но я так поступил впервые. Думаю, по моим глазам он понял, что дело важное, и, несмотря на свою занятость, уделил мне время между шестнадцатью и семнадцатью часами. При известии о нашей встрече я немного заволновался. Я к ней готовился, и все же… Углубившись в свои мысли, я не заметил, что он уже сидит по другую сторону шторки. Я машинально взглянул на часы: было шестнадцать часов четыре минуты. До меня доносилось его прерывистое дыхание. Через несколько секунд шторка исповедальни открылась. Я видел его в полумраке. Руки, поднесенные ко лбу, слегка сгорбленную спину. До меня едва доносился его шепот. Но вот наступило молчание. Эти несколько секунд показались мне вечностью. Наконец кардинал перекрестился и нарушил окружавшую нас тишину:

— Я слушаю вас. Расскажите мне эту ужасную историю.

Я готов, мое сознание четкое и ясное.

— Она очень длинная…

В

это третье воскресенье июня братство рыцарей виноделия собралось у своего самого именитого члена — мадам де Вомор. Как того требует традиция, она объявила о начале сбора урожая, провозгласив тост во славу святого Валерия, небесного покровителя виноградарей Сент-Эмильона. За четыре года она успела привыкнуть к этому древнему ритуалу. Прежде рыцарей возглавлял Эдмон де Вомор, ее муж, оказывавший существенное влияние на знаменитое братство. Орден вместе с несколькими сеньорами, уцелевшими в Крестовых походах, основал Робер де Куланж, граф де Помероль и соратник Филиппа Августа. На Святой земле ему вместе с другими довелось осознать бренность человеческого бытия, и тогда, словно бросая вызов, все они дали обещание объединиться в братство, которое будет почитать жизнь. Символом должно было стать дорогое их сердцу вино, а девизом — Nunc est bibendum, то есть «Теперь выпьем». Из тридцати человек, давших клятву у стен Сен-Жан-д'Акра, лишь тринадцать смогли ее выполнить. Четырнадцатого марта 1194 года сам король председательствовал на первом собрании в церкви Сент-Эмильона и первым посвятил в рыцари Робера де Куланжа. Традиция сохранялась на протяжении более восьмиста лет, и Элизабет де Вомор с гордостью носила титул Великой Лозы, с тех пор как была избрана пэрами, тринадцатью членами Директории. Традиционное одеяние предельно точно описано в уставе: темный костюм или пурпурное платье и соответствующая шапочка, отороченная мехом горностая. Поверх накинут черный плащ с иерусалимским крестом. Все рыцари носили на поясе кинжал с серебряной рукоятью, а на шее — цепочку с дегустационным стаканом. Но хотя братство насчитывало не менее ста пятидесяти членов, тем вечером собралась только Директория. Недоставало господина и мадам Понсон-Террай, а также лорда Кинсли. При свете свечей гости собрались вокруг буфетной стойки в мрачных погребах Великой Лозы. На стойке среди прочих яств — нашпигованного салом мяса, заливного и прочих блюд из дичи — горделиво возвышалась дюжина бутылок вина. На этикетках надпись: «Шато ФАБР — ШАНЕ. 2003 год». Все десять торжественно продегустировали многообещающий напиток. Со всех сторон раздались похвалы. Сенатор Фабр и профессор Шане, новые счастливые собственники, выглядели довольными. С течением времени братство сумело отказаться от эпикурейских традиций своих создателей, чтобы взять на себя экономическую и социальную роль. Кроме того, оно выбирало вина, производимые в этом винодельческом районе, для присвоения им определенной марки. Без его одобрения не было ни малейших надежд на успех. Отбросив изначальную элитарность, Директория приспособилась к велению времени, ибо теперь ее состав был неоднороден. В самом деле, хотя облачение предполагало некое равенство среди тех, кого именуют рыцарями, в повседневной жизни эти люди занимали разное положение: тут и землевладельцы, сенатор, кюре, аптекари, владелец гаража, мэр, владелец гостиницы… Соборные часы отбивали двадцать три удара, когда гости, один за другим, начали прощаться с хозяйкой. Ночь стояла теплая и приятная. Городок тысячи виноградников, окруженный спасительными стенами, готовился провести мирную ночь… Как обычно. Замешкавшийся гость вышел на слабоосвещенные ступени особняка. Как и положено, он в последний раз поблагодарил радушную хозяйку. Едва он повернулся спиной, как свет у входа в дом Вомор погас. Жилище обрело ночной покой. Мужчина неторопливо спустился по улице Порт-Сен-Мартен, потом свернул влево, собираясь подняться по темной улочке на холм Вайян. На пересечении двух улиц он остановился, чтобы отдышаться. Опершись левой рукой о стену, он положил молитвенник, который держал в правой руке, на прилегающую стенку. Спустя минуту, приободрившись, он взял книгу и снова пустился в путь. Фигура у него коренастая, походка немного тяжелая. И вдруг, когда он осторожно ступал по мощеной, ведущей вниз улице, удар кинжалом в спину. Один удар, один-единственный! Даже не вскрикнув от боли, мужчина упал на землю, уронив молитвенник. Его шапочка покатилась по мостовой и закончила свой путь, столкнувшись со стеной. Сам он лежал ничком, запутавшись в плаще. Чья-то рука в перчатке перевернула его тело. При свете луны можно было различить голову жертвы: круглое морщинистое лицо, лысина, окруженная копной седых волос, глаза устремлены в небо. Мужчина выглядел спокойным. Только струйки крови стекали из уголков его губ. Серебряный крестик на отвороте пиджака слабо светился. Неизвестный спокойно, осторожно положил молитвенник под правую руку владельца и, словно завершая некий натюрморт, закрыл тому глаза. Отца Анисе не стало, он отошел к своему Создателю, мир его душе.

Красный с широкими белыми полосами «рено-21» стремительно мчится в направлении к Сент-Эмильону. Холмистая дорога пролегала меж виноградников. Пейзаж вызывал восхищение: насколько хватало глаз — выстроившиеся точно в ряд густые виноградные лозы, которые тщательно обрезали из поколения в поколение. Везде покой и порядок. Гроздья винограда жадно вбирали в себя ласковое июньское солнце. Похоже, здесь человек приручил природу, чтобы производить свой нектар. Окружающую тишину нарушали звуки композиции «Дорога в ад» группы AC/DC. Водитель автомобиля с опущенными стеклами громко вторил какой-то мелодии, покачивая головой. Это был смуглый мужчина лет тридцати девяти, в кожаной куртке, с взъерошенными волосами. На последнем

куплете он поправил темные очки марки «Авиатор». Внезапно «рено» занесло. Мужчина, резко затормозив, остановился на обочине, выключил радио и вышел из машины. После короткого осмотра все стало ясно: спустило заднее правое колесо. С досадой открыв багажник, водитель извлек оттуда домкрат и запасное колесо. С каждым поворотом ручки автомобиль приподнимался все выше. Мелодия «Седьмой кавалерийской» мобильного телефона прервала работу механика-самоучки.

— Хач [1] на проводе… Привет, Маджер… Да, я еду туда, вот только незадача: у меня лопнула шина… О'кей, созвонимся позже.

Выключив телефон, он снова принялся за работу.

Мужчина лет сорока с худощавым лицом, в безупречной черной сутане, с газетой в руках торопливо пересек двор бордоского епископства. Остановившись у двери, он дважды постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в просторную, залитую светом комнату. Вдоль всей правой стены стоял огромный книжный шкаф, упирающийся в потолок. Два широких и глубоких коричневых кожаных кресла возле круглого столика словно приглашали взять книгу в руки. За письменным столом сидел бордоский архиепископ, монсеньор Леру. Рядом с телефоном почетное место занимала кожаная рамка кремового цвета с фотографией папы Бенедикта XVI. А сзади на прелата, казалось, благожелательно взирал с портрета Иоанн-Павел II. Священнослужитель хранил особую признательность к тому, кто в 1983 году назначил его епископом, когда ему было всего сорок девять лет. С 1992 по 1996 год он даже состоял в канцелярии его святейшества, прежде чем стал примасом Аквитании. Несмотря на свои семьдесят два года, он считал своим долгом вставать в пять часов утра и лично отвечать на адресованную ему корреспонденцию. Слегка наклонив голову, он писал письмо. Раскрытая перед ним папка была полна разного рода посланий. Они делились на три основные категории: с приглашениями, благодарностью, просьбами о милости или вмешательстве.

— Одну минуточку, я сейчас.

Через несколько минут он положил авторучку и поднял голову. Отец Клеман, викарий епископа, протянул ему свежий номер «Сюд-Уэст». Почтенный старец взял его, поправив очки:

— Анисе?

Судя по всему, монсеньор Леру был потрясен, увидев первую полосу газеты, где была помещена фотография кюре под броским заголовком: «Гнусное преступление в Сент-Эмильоне». Архиепископ молча перевернул страницу. Колонка «срочно в номер» сообщала о ночном убийстве.

Архиепископ углубился в чтение, забыв предложить отцу Клеману сесть. Время от времени он кивал головой:

— Это ужасно… Я знал его более сорока лет. Мы вместе учились в семинарии. В конце прошлого года мы праздновали его день рождения…

— Я прекрасно помню, монсеньор.

Архиепископ вспоминал чудесные минуты, которые ему довелось пережить вместе с Анисе за почти что полвека. Слезы застилали ему глаза, и он достал из кармана носовой платок. Прелат никогда не любил показывать свои чувства, но сейчас удар оказался слишком жестоким.

Уважая горе архиепископа, Клеман не сказал ни слова. После недолгого молчания семидесятилетний старец выпрямился в кресле. На смену взволнованным воспоминаниям пришла суровая действительность.

— Как такое могло случиться?

— Газета не сообщает подробностей, монсеньор.

— Он служил там уже более двадцати лет. И так любил свой приход, что отказывался от более завидных постов, которые я предлагал ему… И вот чем все кончилось…

Глядя на висящее на правой стене величественное распятие, старец осенил себя крестным знамением. Потрясенный страшной новостью, он чувствовал потребность побыть одному. Отец Клеман собрался уходить, когда архиепископ обратился к нему:

— Позвоните моему другу Пуаре, я хочу получить более точные сведения.

— Я займусь этим, монсеньор.

Прошло не меньше часа, прежде чем викарий вернулся в кабинет его преосвященства. Казалось, тот все еще не оправился от удара.

— Как вы просили, я позвонил прокурору Пуаре.

— Они арестовали виновного?

— Еще нет. Они пока не располагают достаточными сведениями и отправили на место следователя из Бордо… Некого Кюша.

— Я молился за душу нашего бедного друга. Я никак не пойму — кто может желать зла такому человеку, как он?

— Хотите, я возьму на себя организацию похорон? Вам будет не до того.

— В самом деле, это было бы хорошо.

Зазвонил телефон, прелат снял трубку:

— Алло… Нет, нет, никаких интервью!

Он резко положил трубку. Атмосфера стояла гнетущая.

Архиепископ уже пожалел о своем запальчивом тоне — в конце концов, журналист лишь выполнял возложенную на него работу…

— В этой связи, монсеньор, учитывая серьезность положения и его последствия, возможно, разумно было бы отправиться в Сент-Эмильон и провести небольшое расследование, не дожидаясь, пока вы найдете замену отцу Анисе.

Леру всегда был против единовластия. При его обязанностях оно ему, конечно, необходимо, однако плюрализм вполне уместен в отношении советов, даже если окончательное решение оставалось за ним. Одно из его главных достоинств — умение выбирать себе хорошее окружение. Своих служащих он находил сам. Клеман как раз из их числа. Он своего рода премьер-министр епархии и, несмотря на молодость, выполнял свои обязанности уверенно и усердно. И Леру высоко ценил его. Высказанные Клеманом замечания зачастую бывали весьма существенными и прозорливыми. Примас Аквитании на мгновение задумался.