НП-2 (2007 г.)
Шрифт:
Мы записали, короче, «Метрополитен», и, по-моему, получилось неплохо. Ещё через месяц записали «Тагудаду» (во многом, благодаря Эле, которая будучи с Тёмной одного пола, без лишних сантиментов объяснила ей, как это следует петь и на что опираться в аранжировке (странным/нестранным образом мы были с ней в этом единодушны – говорю же, во всей этой эпопее она выступила совершеннейшим добрым ангелом (у смайлика тают его восковые крыла. Подруга жизни облизывает ему спину, утве р ждая, что воск это т сладкий. «Попробуй сам!» – говорит она, но своей спины не оближешь. Оба смеются. J ))).
Менее
) и тут, когда оставалось всего две песни, «Горе чужое» в новой аранжировке и, собственно, «Вечная Любовь», что я так вдохновенно выл ещё на Крымском мосту в нашу первую после долгой разлуки встречу, дело вновь встало… Сначала не было свободного времени у Эли, потом был какой-то пиздец у меня, а потом Тёмна и вовсе принялась всё время переносить сроки.
Мне было ужасно обидно. Ведь почти уже получилось как-то само собой так, что вот-вот набирался уже почти материал на целый живой альбом, спетый от начала до конца именно ею, в чём мне, конечно же, виделся перст Судьбы. Да и как мне было его не увидеть, когда он торчал над этим проектом, как горячий, готовый к новым подвигам юный хуй. А тут снова какой-то ступор, ледник, пиздец навигации! Ведь сами поймите, несмотря на то, что я вполне искренне ещё в самом начале этой сессии сказал Эле, что главное – это чтобы мне самому было не стыдно пить кофе под эту музыку и курить себе печальные свои сигареты, всё-таки в самой глубине моей полумёртвой душонки ещё теплилась какая-то надежда на чудо (а только на чудо и мог я надеяться в том своём положении, и оно, кстати, в конце концов всё же произошло (смайлик бурно эякулирует в темноте светящейся спермой своею – получается будто бы вполне себе фейерверк J)). То есть, в принципе, полностью я всё же не исключал возможности, что кто-нибудь когда-нибудь всё это быть может и выпустит в свет, а тогда скорее всего встанет вопрос о концертной программе и вообще о публичном позиционировании этого проекта хоть в каком-то из возможных ключей, а для этого, в свою очередь, мне казалось совершенно необходимым, чтобы личность вокалистки была едина, и чтобы весь альбом был как бы пропитан сексуальностью именно одной, конкретно отдельно взятой, но постоянно ускользающей девушки. Эх… Ну что тут скажешь? J
В принципе, у меня (у нас с прекрасной моею Тёмной) это получилось всё же в итоге сполна, хоть и вопреки тому, что эти две самые главные тогда для меня песни она так и не спела. Напрасно, короче, я разорялся на Крымском мосту. Тёмну это не впечатлило. Судя, опять же, по результату.
«Прости меня, Макс, пожалуйста! Ну я не могу! Ну совсем я этого не могу! Прости, пожалуйста!» – сказала она мне в конце концов по телефону весьма торопливо и сбивчиво. Бог его знает, почему так оно вышло. Может она встретила какую-то новую безумную любовь (такое с ней иногда случается), и ей вообще стало не до чего, не знаю.
В общем-то, я и сам Водолей, и где-то лет до 28-ти меня бросало из стороны в сторону довольно изрядно, и я, каюсь, не всегда задумывался о том, какие последствия могут повлечь за собой эти мои метания в судьбах других людей. После 28-ти я стал внимательнее и в принципе строже, как к себе, так и к окружающим. Во всяком случае, мне хочется в это верить.
Таким образом, где-то в сентябре 2002-го, – когда вовсю уже развивался наш экспериментальный проект тяжёлой музыки, который мы затеяли с Володей Никритиным, в сущности, для того, чтобы развлечь наших жён, которые действительно после этого между собой подружились, – я встал перед необходимостью найти где-то девушку для двух оставшихся без вокала песен.
По большому счёту, мне стало уже всё равно, кто это будет петь, раз не Тёмна. Да хоть, опять же, я сам! И я позвонил своей хорошей знакомой певице Виктории Пьер-Мари. Она согласилась.
Я приехал к ней в гости, показал две песни. Она похвалила. Хорошая, добрая, вежливая. Потом, конечно, тоже несколько подпропала.
Но тут мне позвонила Эля – тоже хорошая, добрая, сложная – и сказала, что нашла для меня замечательную девочку. Звали её Настя (опять же, кстати, об изначальном плане сделать всё это с музыкантами «Кегли-Маугли» во главе с вокалисткой по имени тоже Настя J (смайлик сопоставляет куски незнамо чего J)) по фамилии Балиет, протеже некто Кирилла Есипова, с которым Эля тогда тесно сотрудничала, некогда аранжировщика
Насте было двадцать лет, и пела она хорошо. Кроме прочего, это не было для неё бесплатной работой. Деньги, хоть и сравнительно небольшие, я на это нашёл. Она-то и спела две мои главные на тот момент песни: «Чужое горе», сочинённое аж в ночь на 31-е декабря 1997-го года, которая, кстати, однажды, как-то между делом, уже была записана в дуэтном исполнении Тёмны и вокалиста моей первой команды Другой Оркестр Максима Горелика, и относительно свежую «Вечную Любовь», то есть сочинённую всего лишь летом 2000-го J.
В принципе, поскольку я гений J, песни я сочиняю очень быстро. Достаточно мне сказать себе утром, что пора бы написать новый хит и, как правило, к полудню он совершенно готов, и это, ей-богу не пустое бахвальство с моей стороны, а чистая правда. Так, на спор (этот вечный гнилой и мудовый спор) с самим с собой я сочинил в ныне далёком феврале 1996-го года «Пойду за моря и реки» ((http://www.novopraz.com/8_e_marta.html
), что сполна описано в первых «Новых праздниках» prazdniki.doc
), так же я сочинил «Тагудаду» (http://www.novopraz.com/pismo.html
) летом уже 2001-го года для проекта, что, было дело, пытались мы замутить с Ваней Марковским и Олегом Чеховым (такие своего рода «кукрыниксы» планировались – да, было дело, но не срослось в результате) и так же, в сущности, сочинил я, честно признаться, всё (в том числе песню «Письмо» – единственную нашу вещь, известную массовой аудитории по причине всё-таки в конце концов состоявшейся годичной радио-ротации в FM-диапазоне).
Другое дело, что потом, уже после сочинения, на меня начинает, как правило, выливаться, будто, блядь, из ведра, совершенно тропический по своей силе и протяжённости ливень из самых разнообразных препятствий к окончательной реализации самой, казалось бы, элементарной хуйни. Это обидно, конечно, спору нет, но такова, видимо, моя карма на эту жизнь, обсуждать которую бесполезно – ей можно только следовать, и это, видимо, единственный Прямой Путь для таких муслимов, как я. Во всяком случае, повторюсь, в этой жизни.
(Смайлик четырежды крестится по схеме: слева направо и снизу вверх, ибо именно так велел ему креститься… Господь. Непосредственно. Так и было. И это правда. Неверующим – Три Шанса на Исправление. И шуткой, со своей стороны, я это бы не назвал J.)
VIII.
И я понял, пора. Видит Бог, я не позволял себе ничего подобного ровно до тех пор, пока окончательно кое-чего не понял, а это случилось со мной лишь на хрестоматийном и пресловутом тридцатом году жизни. Именно тогда я понял, что то, что я понял, я действительно понял. А понял я то, что, в сущности, знал я всегда, с самого детства и даже, подозреваю, что ещё до рождения в нынешнем виде. Я сейчас говорю вам правду. Это следует понимать так же чётко, как чётко на тридцатом году жизни я понял то, что я понял, а понял я это чётко J. Я вам, сказать по совести, не канатный плясун Пелевин, что хоть порой и говорит дельные вещи – на самом деле всё равно – полагаю, осознанно – продолжает играть в игрушки. А я не играю в игрушки. Ни Человек, ни, тем более, Сын Человеческий не имеет никакого морального права играть в игрушки.
Играть в игрушки дозволено только Богу, потому что… кроме Его игрушек у Него больше ничего нет, включая безусловно и Его Самого. А люди, которые позволяют себе играть в игрушки – делают нечто, что находится за границами Дозволенного. И это конечно далеко неединственное, что делают они за этими самыми границами. Почему недозволено людям играть в игрушки? Да потому, что они не умеют искренне (то есть с искрой божьей!) делать даже и этого, ни говоря уж обо всём остальном.
Я знаю, что мысль, вне всякого сомнения материальна, и я умею убивать и вызывать к жизни. Я умею делать так, что с людьми происходит, что я хочу, чтобы с ними происходило, и многие из этих, назовём это с «особо опасным цинизмом» словом, «проектов» являются осознанно долгосрочными и продолжаются в удовлетворительном качестве по сей день. Скажу больше (терять мне за неимением чего бы то ни было, что сочли бы ценностью обыватели, нечего), в этом мире нет ничего, что на самом деле не было бы моим «проектом» (тут уместно вспомнить, что «проект» и «проекция» – однокоренные слова).